Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве

– Нашу естественную точку зрения относительно существования истины, не зависящей от человека, нельзя ни объяснить, ни доказать, но в нее верят все, даже первобытные люди. Мы приписываем истине сверхчеловеческую объективность. Эта реальность, не зависящая от нашего существования, нашего опыта, нашего разума, необходима нам, хотя мы и не можем сказать, что же она означает.

Тагор, раскрыв перед собою ладони, надолго замолчал, глядя в них, как в книгу. Потом медленно заговорил:

– Наука доказала, что стол как твердое тело – это одна лишь видимость и, следовательно, то, что человечество воспринимает как стол, не существовало, если бы не было человеческого разума. В то же время следует признать и то, что элементарная физическая реальность стола представляет собой не что иное, как множество отдельных выдающихся центров электрических сил и, следовательно, так же принадлежат человеческому разуму. В процессе постижения истины происходит известный конфликт между универсальным человеческим разумом и ограниченным разумом отдельного индивидуума. Непрекращающийся процесс постижения идет в нашей науке, философии, в нашей этике. Во всяком случае, если бы и была какая-нибудь абсолютная истина, не зависящая от человека, то для нас она была бы абсолютно не существующая. Нетрудно представить себе разум, для которого последовательность событий развивается не в пространстве, а только во времени, подобно последовательности нот в музыке. Для такого разума концепция реальности будет сродни музыкальной реальности, для которой геометрия Пифагора лишена всякого смысла. Существует реальность бумаги, бесконечно далекая от реальности литературы, так? Для разума моли, равнодушно поедающей бумагу, литература абсолютно не существует, но для разума человека литература как истина имеет куда большую ценность, чем сама бумага. Точно так же, если существует какая-нибудь истина, не находящаяся в рациональном или чувственном отношении к человеческому разуму, она будет оставаться ничем до тех пор, пока мы будем существами с разумом человека.

Эйнштейн развеселился:

– В таком случае, я более религиозен, чем вы.

Седобородый патриарх мировой поэзии вздохнул:

– О чем мы говорим? Моя религия заключается в познании Вечного Человека, Универсального Человеческого Духа, в моем собственном существе… А хотите, я почитаю вам свои стихи?

– Конечно.

Тагор поднялся, отодвинул кресло и стал читать свою «Женщину»:

Ты не только творение Бога, не земли порождение ты, —
Созидает тебя мужчина из душевной своей красоты.
Для тебя поэты, о, женщина, дорогой соткали наряд,
Золотые нити метафор на одежде твоей горят.
Живописцы твой облик женский обессмертили на холсте
В небывалом еще величье, в удивительной чистоте.
Сколько всяческих благовоний, красок в дар тебе принесли,
Сколько жемчуга из пучины, сколько золота из земли.
Сколько нежных цветов оборвано для тебя в весенние дни,
Сколько истреблено букашек, чтоб окрасить твои ступни…
В этих сари и покрывалах, свой застенчивый пряча взгляд,
Сразу ты недоступней стала и таинственнее стократ.
По-иному в огне желаний засияли твои черты.
Существо ты – наполовину, полувоображение ты.

Эйнштейн благодарно склонил голову и, объективно оценивая свои поэтические способности, не рискнул ответить Тагору стихами собственного сочинения примерно на ту же тему:

Мои друзья меня дурачат:
Я прижил дочь на стороне.
Да, в жизни было все иначе,
Жены и дел хватало мне.
Но я приятно удивлен:
Я был умен и так силен,
Чтобы с двойною жизнью справиться.
Пусть думают угодно что.
Мне это нравится.

Он скромно промолчал, а про себя весело подумал: «А ведь это тоже истина…»

В конце беседы Тагор вновь заговорил о поездке в Россию: «Я не хочу умирать, пока ее не увижу!»

Наблюдая за прогуливавшимися в саду Марго и ее мужем Димой Марьяновым, поэт сказал с намеком: «Как бы я хотел взять с собой туда человека, знающего русский язык как родной». Хитрющая Марго как будто бы ждала этого сигнала-недомолвки (ведь наверняка же заранее успела перекинуться словечком-другим с добрым дядюшкой Тагором!), тут же подбежала к «великим мудрецам»: