Алая сова Инсолье

— Эта гадина решила воспользоваться случаем и убить одним шарфом сразу двоих: меня и свое преступление. Она очень хорошо придумала, надо отдать ей должное. — Калечную хозяйку борделя я без церемоний свалил под соседний куст и занялся тщательным обыском, пока падла без сознания. Крепко ее Имран по башке приложила, даром что святая. — Если бы гадюке удалось первой крикнуть, что шарф принес я, пиши пропало. Бордельные девки играть умеют, особенно такие вот опытные, как она. Там и сами боги поверят в их слезы и страдания. А на шарфе следы смерти более пятнадцати человек. Считай, меня бы там без суда и казнили. С ними же теперь… — хотел сказать «нет тебя с твоей жаждой справедливости для каждого», но вовремя поймал себя за язык. Вот шатт. Дожил. Нервы. Дай только волю языку, он как примется болтать что попало! А сова не дура. Возьмет и сопоставит факты мимо своей дырявой памяти. И что тогда?

— Пятнадцати? — вдруг задумалась между тем моя спасительница (в очередной раз, шатт! Нам надо счет вести, как в игорном доме, на отдельном свитке). — Всего пятнадцати? За пятнадцать лет?

Вот теперь впал в ступор и я.

— Ага, пятнадцати… — Действительно, очень маленькое число. Я, конечно, только краем глаза на этот шарфик глянул, но на нем явно не более этих пятнадцати трупаков. Причем все — достаточно свежие, пять-семь лет, не больше.

— А Васко? — снова встрепенулась моя непостижимая слепая птица. — Васко там есть?

— Ты думаешь, я могу вот так, с ходу, понять, кого именно им убили? Да я б с ума сошел от такого потока информации, люди ж мрут как мухи. У одного меча могут быть сотни в «послужном списке».

Имран по привычке склонила голову к плечу.

— А ты можешь определить, когда этот шарф в последний раз убивал?

— Ну… примерно, если провести один несложный ритуал. — Я повел плечами. — А, понял. Сейчас!

Через пять минут я выпрямился.

— Последнюю жертву давно, — хмуро выдохнул я и сплюнул в кусты. — Год уже, как минимум. Значит, нашего Васко или не она, или не успела. Тогда жив еще, гаденыш малолетний. Эй! Ты! Кончай притворяться! Я вижу, что в себя пришла. Не дергайся, связал не только веревками. Говори, падаль, где трактирный пацан?

— Как только уд свой из моей девки вытащил, так и убег по своим шаттовым делам, — грубо ответила женщина.

— Врешь. — Следующий пинок пришелся расчетливо в бок, туда, где бордельным девкам ставят клеймо. Оно у них болит всегда, мне рассказывали знающие люди.

— Да с чего бы? Этот сученок у мамки деньги скрал, вот и не захотел на глаза показываться.

— А прежних ты на кой шатт тогда душила, падла? Тоже за то, что они у мамки деньги сперли?

— Там было за что, черный. Было за что… — простонала женщина и со злостью уставилась мне в глаза.

— Я так понимаю, просто за то, что попались тебе на глаза и были не девочками?

— Из любого щенка рано или поздно вырастает тварь, готовая жрать таких, как я. Из любого! Так что да, не девочками они были. Зато каждый оплатил собой одну жизнь, и теперь эта жизнь далеко!

— Что за чушь ты несешь? Может, оттащить тебя на площадь с твоим шарфом, затянутым на шее, и оставить совам в утешение? Им ты помои в уши не зальешь, детка, они живо пятки поджарят.

— Не потащишь, темный, тебя же вместе со мной на костер кинут. Уж я-то обеспечу.

— Дура, кто мне помешает подкинуть тебя ночью и смыться?

— Она. — И хозяйка борделя вдруг повернула голову к молчавшей всю дорогу сове. — Она помешает. А еще, если она спросит… ей я все расскажу.

Глава 43

Алла

— Ты ведь не остановишься? — Я склонилась над лежащей женщиной — девушкой ее можно было бы назвать, обманувшись внешностью, какую видят глаза. У меня глаз нет, и обманываться мне нечем. Это женщина, и лет ей немало. Я бы даже сказала, почти старуха, по местным понятиям возраста.

— Нет, — прохрипела она устало. — Никогда. Каждая покалеченная девчонка заслуживает того, чтобы ей вернули жизнь, даже ценой чьего-то вышвырка! Они всегда… всегда будут нас калечить и пользовать. Значит, заслужили! Каждый! И я буду… если ты меня не остановишь! Останови меня! Пожалуйста! — Истеричный крик превратился в едва слышный умоляющий стон.

— Мне очень жаль. — Я вздохнула и положила руку ей на грудь, прямо напротив сердца. — Прости…

— Спасибо… - еще успела прошептать женщина. - Я знала, что ты поймешь…

— Что ты сделала? — Голос у Инсолье был хриплый, неузнаваемый. И свой вопрос он задал почти через минуту после того, как сердце под моей ладонью перестало биться.

— Я не хотела, чтобы ее мучили, ведь если бы мы отдали преступницу стражам или горожанам, так и произошло бы. — Слова давались тяжело, словно во рту ворочались сухие шершавые камни. — Но и отпустить было нельзя, ты же понимаешь?

Честно говоря, было очень страшно. Пусто. Холодно. И больно.

Я никогда никого не убивала. Ни в этой жизни, ни в предыдущей. И не собиралась! Я и сейчас не уверена, что это было убийство. Я ее… отпустила? Не знаю, ничего не знаю! Я ее остановила.

— Оппа! Да ты!.. — дернулся было мужчина, ловя меня перед падением. — Стоп-стоп, куда! Вот зараза! Ну, в кусты так в кусты…