Актер. Часть 2

И не то чтобы у него чесались кулаки засадить сейчас этой девке в лицо, но он дал бы многое, чтобы смахнуть с ее губ эту ухмылку.

Она бесила его. Она раздражала его тем, что «делала» его чуть ли не каждый раз, когда он являлся к ней на «свидания». И она почему-то вызывала желание. Его физически тянуло к ней. И при этом Давид никак не мог отделаться от мысли, что эта девка умеет и знает намного больше, чем ему говорит. И что она — гораздо больше того, чем хочет казаться.

— Ну, когда мы начали разговор, то ты мне сказал, что нам осталось обсудить всего два вопроса, — между тем преспокойно пояснила ему «эта девка». — Первый вопрос касался денег, которые ты получишь. А тот вопрос, который ты только что задал мне... он был вторым? Или ты имел в виду что-то другое?

Давид помолчал, изучая ее. Потом хмыкнул:

— Стерва. — Она промолчала, и он отвернулся. — Да, был и другой вопрос. Скажи, твой заказчик не передумал насчет резиновых пуль?

— Не передумал. Все люди, которые встретят вас в «Орбе», должны остаться живыми.

В этот момент он заметил, что женщина наконец сняла очки и положила их на стол. Молниеносно развернувшись к ней, Давид впился в ее лицо... и ничего не увидел.

У этой бабы были абсолютно нечитаемые глаза — зеленоватые, как воды Мертвого моря. Больше того, у этой явно не всегда фригидной суки был заготовлен для него бесстрастный взгляд переговорщицы, которая пытается до него донести, что всего лишь что выполняет возложенное на нее поручение и заботится только о том, чтобы он, исполнитель, получил информацию от заказчика.

И все. Всё от слова «совсем». Никаких сложных чувств, отношений, эмоций.

«Я для тебя никто... Интересно, ты смотришь на мужчин так же равнодушно, когда они занимаются с тобой любовью? С тобой вообще кто-то когда-то занимался любовью или ты даже не знаешь, как это бывает?» — очень хотелось съязвить Давиду. Самое интересно заключалось в том, что спроси он об этом ее, и его укол попал бы в цель.

Но что-то подсказывало Давиду, что даже подобную выходку с его стороны эта стерва снесет с тем же равнодушным спокойствием, как будто с ней разговаривал не отъявленный рецидивист, а официант — мальчик-пустышка.

— Хорошо, я тебя понял, милая, — мужчина кивнул. И хотя он не любил проигрывать, но в этот раз пошел на уступку.

Своеобразное понимание, что дело, из-за которого они встретились, важней всего. И что собственная безопасность — всего дороже.

— Итак, сегодня в пять вечера, — тем не менее, жестко сказал Давид. — Убедись в том, что ваши люди сумеют разобраться с решеткой. И если твой снайпер промажет, то я умываю руки. Но деньги ты мне все равно перечислишь, или я найду тебя и лично вырежу твой язык. — Давид резко поднялся со стула, показывая, что разговор закончен.

— Отлично, — без особых эмоций кивнула Лиза.

Бросив на нее последний взгляд, мужчина швырнул на стол двадцать евро, вышел из-под зонтика уличного кафе и смешался с толпой.

Спустя три минуты официант, который явился, чтобы вручить счет понравившейся гостье, увидел перед собой пустой стол и двадцать евро, прижатые чашкой с нетронутым кофе.

В два сорок дня Радек стоял в своей «одиночке», расположенной на втором этаже правого корпуса «Орбе» (данный блок отводился для самых спокойных заключенных) и рассматривал картины, развешанные на стенах его камеры.

Рисунки были сделаны им. Пастель, уголь, сангина — для творчества в тюрьмах разрешалось использовать только мягкие и потому безопасные мелки. За время отсидки Радек в основном рисовал пейзажи Франции и Швейцарии. Но на стенах также висела пара-тройка портретов охранников, которые те еще не успели у него выпросить (на получение подобных «подарков» от заключенных все-таки требовалось согласие руководства «Орбе»). Плюс была пара шаржей на надзирателей, но это так, пустяки. Хотя в шаржах-то и скрывалась правда о Радеке.

Сколько Вячеслав Родионов помнил себя, он всегда любил и уметь рисовать, хотя родился и вырос в семье потомственных ювелиров. Его мать часто ему говорила, что в его гибких пальцах живет талант истинного художника. Не рисовальщика, который озабочен лишь тем, чтобы подобрать подходящий мазок, красивый штрих или выигрышную игру светотени, а дар настоящего портретиста, умеющего читать в душах.

И выбери Радек иную судьбу, то, скорей всего, он сидел бы сейчас не в «Орбе», а на уличном парапете с закрепленным к планшету ватманом, чтобы выхватывать из лиц, промелькнувших в толпе, то настоящее, что в них пряталось. Чаще всего Радек читал в лицах людей позерство, ложь и желание сыграть роль кого-то, кем эти люди не являлись на самом деле. Реже он подмечал в них расслабленность, тщательно скрываемую скорбь или злость. Еще реже — смех. И уже совсем редко он видел в глазах людей то подлинное тепло и чистоту души, в которые хочется окунуться, присвоить себе. Или влюбиться.