Акт бунта

Ужас взбирается по моему телу, как по лестнице. Это начинается с онемения в ногах. Покалывания. Пощипывания. К тому времени как достигает моей груди, я чувствую, что вот-вот расколюсь, и мои внутренности вырвутся из меня, как песок. Только… Пакс закрывает дверь своей спальни и отпускает меня. Ненадолго. Только для того чтобы отложить камеру и пройтись по комнате, крадучись, как хищник, с бугрящимися и перекатывающимися мышцами на спине, туда, где его стереосистема извергает «Рейдж Эгейнст зэ Машин». Предполагая, что он собирается сделать музыку потише, чтобы я могла слышать, когда он ругает меня за опоздание, я снова удивляюсь, когда парень делает музыку еще громче.

Пакс смотрит на меня с мрачной решимостью, написанной в чертах его лица. Он не говорит. Вместо этого указывает на пустые, отполированные половицы перед собой. Требование ясно: тащи сюда свою гребаную задницу.

Я не боюсь.

Я не боюсь.

Я не боюсь.

Это было правдой с той самой ночи, когда папа переехал к дедушке. Сейчас это неправда. Во мне зародились первые проблески страха. Это как если бы камень был брошен в тихие, ровные воды моего спокойствия, нарушая поверхность, и вместо того чтобы рябь уменьшалась, она нарастает, становясь все больше и больше, все яростнее с каждым шагом, который я делаю к точке на полу, куда указывает Пакс.

Я едва могу дышать, когда добираюсь до него.

Его глаза дикие — бледные нити голубого и бело-серого переплетаются друг с другом. Его радужки не выглядят так, будто они сделаны из кованого серебра. Сквозь бешено колотящееся сердце и шум крови в ушах я почти не различаю звуки песни Bulls on Parade, доносящиеся из динамиков, установленных на стене спальни Пакса. Странно, но я прекрасно слышу Пакса, когда он шепчет мне.

— Ты ослушалась меня, Чейз.

Я качаю головой.

— Джарвис пришла ко мне в комнату. Мой отец рассказал школе… рассказал им, что произошло. Она должна была проверить, как я… — Правый глаз Пакс дергается. Движение меньше миллиметра, но я вижу команду в действии.

Не двигайся.

Веди себя тихо.

— Раздевайся.

Я судорожно сглатываю.

— Я так сильно вспотела по дороге сюда. Там чертовски жарко. Может, мне сначала привести себя в порядок?

Его правый глаз снова дергается. На челюсти дрогнул мускул. Ноздри раздуваются. Парень наклоняется ближе ко мне, поворачивая голову, наклоняясь к моей шее. Все это время он не прерывает зрительный контакт. Мне требуется секунда, чтобы понять, что он вдыхает мой запах. Медленно его глаза закрываются.

— Раздевайся… — повторяет он. — Сейчас же.

Я действительно это делаю?

Неужели я пришла сюда, полностью осознавая и прекрасно понимая, что появляюсь в Бунт-Хаусе с единственной целью — трахнуться?

Да. Я знаю, что сделала это, и не думала об этом дважды. Пакс владеет мной. Он всегда так делал. Каждая темная, злая, уродливая часть его, завернутая в такую дьявольски красивую упаковку. Он враждебен и полон ненависти. И владеет своим гневом, как клинком. В нем нет ничего хорошего. Но когда я с ним, то могу расслабиться. И больше не думать. Я не гневаюсь на свою собственную внутреннюю боль. Кошмары наяву, которые преследуют меня каждую секунду дня, не имеют надо мной власти в его присутствии. Раньше я страстно желала его из-за того, как он выглядел. Из-за того, что он заставлял меня чувствовать. Теперь жажду его, потому что рядом с ним я могу сдаться. Я вообще ничего не чувствую.

Я двигаюсь автоматически, раздеваясь. Это не какой-то сексуальный, знойный стриптиз, предназначенный для того чтобы возбудить его. Я снимаю каждую вещь, сосредоточившись на его лице. Он смотрит на меня в ответ, и я чувствую, как тяжесть его внимания фиксируется и сжимается вокруг моего горла, как чертов удушающий захват. Я хочу его. Хочу его больше, чем хочу продолжать жить. И больше, чем хочу умереть. И разве не в этом суть всего этого? Разве жажда его — не единственное, что удерживает меня в здравом уме? Сведенная с ума и удерживаемая вместе единственным человеком, у которого есть сила уничтожить все.

Пакс проводит языком по нижней губе, откидывая голову назад. Сжимает руки по бокам.

— Повернись, — говорит он мне.

Отвернуться от него — все равно что отвернуться от солнечного тепла — яростного и изменчивого солнца, которое в любой момент может взорваться и уничтожить человечество.

— Подойди к столу.

Кожа на моей шее и плечах реагирует на тепло его дыхания, заставляя меня покрываться мурашками. Я кое-как добираюсь до стола в дальнем конце комнаты, который стоит перед огромным окном от пола до потолка, выходящим на лес.

— Наклонись над ним, — командует Пакс.

В его комнате горит свет. Любой, кто стоит там в темноте, может увидеть, что происходит здесь. Они смогут увидеть меня, склонившуюся над его столом, мои сиськи прижаты к дереву, мое лицо в нескольких сантиметрах от стекла. Но меня это нисколько не волнует.

Я даю ему то, что он хочет.