Акт бунта

— Достаточно справедливо. Я остановлюсь.

Вот так. Он говорит это так легко, как будто это будет так же просто, как щелкнуть выключателем и в мгновение ока стать совершенно другим человеком. Пакс понятия не имеет, как трудно изменить базовые убеждения, которые определяют нас как людей. Подобная трансформация — это работа всей жизни, и ей не будет конца. А он просто пожал плечами и принял задание, как будто это было какое-то маленькое начинание, которое не будет мучить его вечно.

— Ты упрямая и строптивая, — говорит он. — Ты так часто заставляешь меня сомневаться в своем здравомыслии, что я смирился с тем фактом, что ты сведешь меня с ума. Но знаешь что? — Он двигается плавно, по-львиному, забираясь на кровать так, что становится передо мной на колени.

У меня перехватывает дыхание.

— Что?

Пакс падает вперед, мышцы на его руках напрягаются, когда он нависает надо мной, одна рука лежит среди смятых простыней по обе стороны от моих ног. Красивый. Он так чертовски красив, что я не могу этого вынести. Его глаза сияют, когда парень смотрит на меня из-под нависших темных бровей.

— Я приветствую тот день, когда сойду с ума, Чейз. По крайней мере, тогда, когда действительно потеряю все это, я не буду обращать внимания на этот факт. Я просто сойду с ума. Ничто в мире больше не будет иметь значения. Я хочу, чтобы ты была моей. Я… я чертовски влюблен в тебя, Чейз. И хочу научиться показывать тебе это. Хочу заставить тебя поверить в это, черт возьми.

Я чертовски влюблен в тебя.

Я действительно только что услышала, как Пакс это сказал, или я вернулась к фантазиям об этом человеке?

Я чертовски влюблен в тебя.

Внезапно я смаргиваю слезы.

Он не мог этого сказать.

Я, блядь, сплю.

Пакс обхватывает мою щеку, прерывисто выдыхая.

— Ты можешь справиться с этим, Чейз? Как думаешь, ты сможешь справиться с тем, что я тебя люблю? Потому что не думаю, что я смогу жить без тебя.

— Да! Да, о боже мой, да!

Он выглядит таким прекрасным в облегчении, когда закрывает глаза, молча кивая самому себе. Парень возвышается надо мной, терпеливо ожидая. Между нашими телами вообще нет точек соприкосновения. И я хочу контакта. Не только на бедрах, руках и рту. Я хочу почувствовать, как он всей тяжестью давит на меня. Хочу, чтобы наши ноги переплелись, и его тазовые кости упирались во внутреннюю часть моих бедер, и впадина его живота наполнялась и опустошалась напротив моего, когда его дыхание учащалось. Я хочу ощутить его твердость, прижимающуюся к моему входу, кончик его члена, скользкий от предэякулята, проникающий в меня миллиметр за миллиметром, нарастающую волну удовольствия, лишающую меня всех мыслей. Я хочу, чтобы его зубы были на моей коже, его пальцы в моих волосах, и его язык в углублении моего горла

Я уступаю ему, совершенно ничего не боясь, потому что слова, которые парень только что сказал мне, требовали мужества. Потому что всегда знала, что его взрывные вспышки и резкие слова были механизмом преодоления. Он защищал себя. Лучшей формой защиты для Пакса всегда было нападение. Вот почему он сейчас со мной так нежен и осторожен, честен и открыт… Черт, это что-то значит. Это значит все.

Он доверяет мне.

И, к лучшему это или к худшему, я тоже ему доверяю.

— Я тоже тебя люблю. Я твоя, — шепчу я. — И была твоей с той секунды, как очнулась на тротуаре перед больницей и увидела, что ты смотришь на меня сверху вниз. С того момента ты держишь все мое существование в своих руках.

Пакс рычит, собственнически, как дикая собака, его губы приоткрываются так, что обнажаются зубы. Когда он целует меня, это как прикосновение солнца. Его губы, полные и щедрые, сначала слегка касаются моих, и в моей груди разгорается раскаленное добела ядро тепла. Оно растет по мере углубления поцелуя, жар распространяется, обволакивая кости моей грудной клетки, жидкий свет лижет мои внутренности, когда парень уговаривает меня открыть рот и скользит языком по моим зубам.

Наши поцелуи всегда были конфронтацией. Вызовом. Дерзостью. Упреком. Этот поцелуй не похож ни на что, что мы когда-либо делили раньше. На этот раз никакого гнева. Пакс далек от нежности — он захватывает мою нижнюю губу своими передними зубами, оттягивая ее, как делал это в прошлом, но никакой борьбы за власть нет. Холодный, жесткий блеск в его глазах? Вызывающая, молчаливая насмешка, когда он ждет, что я сдамся и отступлю, потому что боль слишком велика? Все это отсутствует.

Сжатие его зубов ослабевает, прежде чем превращается в настоящую боль, и вместо этого парень посасывает мою распухшую губу. Приподнявшись на локтях, он обхватывает мой подбородок ладонями и обнимает мое лицо, одновременно твердо и нежно, усиливая поцелуй. Его язык исследует и пробует мой рот, переплетаясь с моим собственным, пока мы оба не начинаем задыхаться, разделяя дыхание, наши движения становятся отчаянными.