Акт бунта

— Мне так чертовски жаль, Чейз.

— Остановись. Не извиняйся больше. Все это не твоих рук дело. Чего мы добьемся, пытаясь снять вину друг с друга? Никто из нас не виноват. Давай оба просто… — Я вздыхаю, качая головой.

— Забудем об этом? — Глаза Пакс ярко сияют. — Будем двигаться дальше? Вернемся к ненависти друг к другу? Будем трахать друг друга? Драться, царапаться и рвать друг друга на части?

В моем горле образуется твердый комок.

— Ты этого хочешь?

Пакс изучает свои руки, сгибая и разгибая пальцы, сгибая, разгибая, сгибая, разгибая. Он моргает, и я вижу каждую мельчайшую деталь его ресниц, запечатленную силуэтом на фоне света, льющегося из окна позади него. Парень молча встает на ноги и пересекает комнату, подходит и садится на край кровати рядом со мной. Боже, сама его близость заставляет мое сердце биться быстрее.

— Нет, — говорит он. — Я хочу не этого.

Пакс непреклонен. Его голос не дрогнул. Мое сердце падает в груди, учитывая решимость в его тоне. Он не хочет продолжать наши напряженные, агрессивные неотношения. Это имеет смысл, теперь, когда выпускной не за горами. Он устал от всего этого, и я не могу сказать, что виню его. На его месте я бы, наверное, приняла такое же решение. Кому нужен такой хаос, ежедневно разрушающий их жизнь? Только сумасшедший предпочел бы продолжать идти по этому пути. Но это причиняет боль — осознание того, что эта короткая, странная связь между нами не может продолжаться.

Пакс склоняет голову, и я ничего не могу с собой поделать: я протягиваю руку и нежно провожу пальцами по свежевымытым, колючим волосам на его затылке, наслаждаясь их ощущением в последний раз. Веки Пакса, дрожа, закрываются.

— Я хочу… — говорит он, пугая меня. — Хочу… чтобы все было проще. Менее запутанно. Я хочу… большего. Я просто… — Мускул на его челюсти напрягся, отмечая его дискомфорт. Делая вдох, парень поворачивается, чтобы посмотреть на меня, двигаясь быстро, как будто срывает какой-то пластырь. — Как я и сказал. Я просто не знаю, как это сделать.

Слова, слетающие с губ Пакса — это не те слова, которые я когда-либо думала, что услышу от него. В чем он вообще здесь признается? Я качаю головой, прерывая поток вопросов.

— Подожди. Ты хочешь сказать, что хочешь большего… от меня? Со мной?

За все время, что мы целовались, трахались и дрались, как кошка с собакой, он никогда не смотрел на меня так, как сейчас. Как будто он позволяет мне увидеть его в первый раз. Показывает мне себя. Открывает трещину в непроницаемой стене — ровно настолько, чтобы я могла заглянуть за нее на человека по другую сторону.

— Да, — говорит он. — И то, и другое. Я хочу спорить с тобой и злиться на тебя. Хочу закончить нашу гребаную книгу вместе, и хочу ссориться с тобой из-за этого. А потом хочу мириться. И обнимать тебя. Защищать тебя. Я хочу чувствовать твою голову на своей груди каждую ночь, когда мы засыпаем. И из-за этого разрываюсь изнутри. Я не должен хотеть ничего из этого. Я, блядь, не знаю, как справиться с этими желаниями. Но… хочешь ли ты чего-нибудь из этого? Если сложу свое оружие, как думаешь, ты сможешь сложить свое? — Он вскидывает руки в воздух. — Черт, Чейз. Я понятия не имею, что говорю. Мне следует опуститься на одно колено или что-то в этом роде? Написать официальное письмо-приглашение? Какой-то документ с отрывной частью внизу… — Он вскакивает на ноги. — Это очень выматывает. Почему, черт возьми, все всегда так стремятся заниматься этим дерьмом? Это чертов кошмар.

Сцепив руки за головой, он обхватывает затылок и начинает расхаживать взад-вперед у изножья кровати. Бедняга выглядит так, словно у него вот-вот случится нервный срыв.

— Ну? Ты ничего не собираешься сказать? — Парень быстро смотрит на меня краем глаза, затем снова быстро отводит взгляд, как будто поддерживать зрительный контакт — это слишком.

Стена снова воздвигнута; одному Господу известно, когда он снова расколет ее для меня. Мне, вероятно, понадобится крюк, чтобы взобраться на эту чертову штуку, если я не воспользуюсь этой возможностью и быстро. Я тянусь к нему, хватая его за запястье в следующий раз, когда он проходит мимо меня. Пакс останавливается, челюсть напряжена, глаза сверкают, грудь поднимается и опускается.

— Мне действительно хочется всего этого. И я вооружилась в первую очередь только потому, что ты такой чертов… ты.

— Что это должно значить?

Я издаю задыхающийся смех.

— Злой. Ужасающий. Недоступный. Взрывоопасный. Агрессивный. Язвительный…

Он морщится.

— Хорошо. Понял. Это был глупый вопрос.

— Я могу и перестану бороться с тобой. Но нет ничего хорошего в том, что я просто сдамся тебе. Тебе нужно перестать все время бороться за контроль.

— Мне не нужно ничего контролировать.

— Пакс, ты все время все контролируешь. Всю твою жизнь в Вульф-Холле. Учителей. Административный персонал. Твоих друзей. Меня. Ты бы контролировал восход и закат солнца, если бы мог.

Он ничего не говорит. Просто стоит там, ведя какую-то внутреннюю борьбу, которая, как я вижу, причиняет ему большой дискомфорт. Наконец, парень потирает рукой подбородок и кивает.