Она просыпается, моргая в тумане сна, когда он опускается перед нами на колени, его руки дрожат, когда убирает ей волосы с глаз. Чейз вздрагивает, когда видит своего отца. И вздрагивает еще сильнее, когда понимает, что я держу ее на руках. Но я ее не отпущу. Еще нет. Я, блядь, не могу.
— Папа, — шепчет она.
— Они рассказали мне, что произошло. Женщина-полицейский разговаривает по телефону. Они… — Его лоб складывается в миллион морщин. — Они все перепутали, милая. Они сказали мне, что Джона напал на тебя. Я сказал им, что произошла какая-то ошибка, но…
— Никакой ошибки, — выдавливаю я. — У этого ублюдка крыша поехала. Он изнасиловал ее.
В моих объятиях Пресли хнычет, зажмурив глаза. Ее так сильно трясет, что я чувствую, как она дрожит, как осиновый лист. Ей невыносимо видеть выражение ужаса на лице своего отца, и мое сердце, черт возьми, разрывается из-за нее. Моя Файер. Такая сильная. Такая яростная. Она не должна была бояться. А должна была быть в состоянии рассказать этому человеку, что его злой, больной сын сделал с ней, и должна была быть уверена, что он ее поддержит. Я немного ненавижу его, но не так сильно, как ненавижу себя. Пресли должна была рассказать мне, что с ней случилось. Если бы я не был так озабочен тем, чтобы защитить себя, держа ее на расстоянии вытянутой руки, тогда она могла бы это сделать.
Отец Чейз, наконец, смотрит на меня. Узнавание мелькает на его лице — он помнит меня по ресторану. Я обещал присматривать за его дочерью. Поклялся, что сделаю это, и теперь мы здесь, в пяти часах езды от Маунтин-Лейкс, и на Чейз напали, потому что я шантажировал Джону, чтобы он остался в городе, и все это для того, чтобы я мог удовлетворить свое собственное глупое любопытство. Я ожидаю увидеть упрек в глазах Роберта Уиттона, но все, что я вижу — это замешательство и боль.
— Ты уверен? — тихо спрашивает он. — Ты на сто процентов уверен, что это был он? Не было ни малейшего шанса…
— Он сделал это, папа, — шепчет Чейз. — Он делал это уже… некоторое время.
До сих пор я никогда не видел человека таким опустошенным и измученным. Как будто отец Чейз стареет на двадцать лет прямо у меня на глазах. Он выглядит так, словно его вот-вот вырвет. Мужчина прикрывает рот рукой, уставившись на свою дочь.
Пресли делает глубокий вдох, ее грудная клетка расширяется под моими руками. Она смотрит на своего старика, собираясь с духом, а потом говорит:
— Это он перерезал мне вены. Хотел, чтобы я умерла. Он заставил меня поклясться, что я солгу об этом, или он причинит боль маме.
Сдавленный крик вырывается из-под пальцев Роберта. Две крупные слезы текут по его лицу, пока он переваривает эту информацию. Кажется, он не может прийти в себя от этого, но берет Чейз за руку и сжимает. Ему этого недостаточно; он забирает ее у меня, притягивает в свои объятия и прижимает к себе.
— Боже, прости меня, милая. Мне жаль. Мне так чертовски жаль. Я даже не… Я не знаю, что сказать.
Я не могу винить его за это. Может быть, ему следовало бы увидеть знаки. Я имею в виду, что почти невозможно не заметить безумие Джоны, но такие люди, как его сын — искусные манипуляторы. Они очень хорошо скрывают свою темноту. И какой отец ожидает такого дурного поведения от своего ребенка?
Чейз снова начинает плакать в объятиях своего отца. Нет, она не просто плачет. Она ломается, и это слишком тяжело для меня. Я прочищаю горло, поднимаясь на ноги.
— Полагаю, мне пора идти, — тихо говорю я.
Мне физически больно от того, что я поворачиваюсь и ухожу от Чейз. Это кажется чертовски неправильным. Я не хочу этого делать, но мне сейчас не место здесь, с ними.
— Пакс, подожди!
Сдавленный голос Чейз останавливает меня на полпути. Девушка встает и идет ко мне на нетвердых ногах. Когда подходит ко мне, она обнимает меня за шею и прижимается ко мне, все еще дрожа, все еще плача. Я прижимаю ее к себе, закрываю глаза, пытаясь дышать…
— Завтра. Я приду к тебе завтра. В восемь.
Я киваю.
Но завтра я ее не увижу.
Мне повезет, если ее отец когда-нибудь снова выпустит ее из поля зрения.
ГЛАВА 46
ПАКС
Я не могу вернуться в отель. Не могу вернуться в Маунтин-Лейкс. У меня болит живот, я измучен и испытываю сильную боль. Все, что я могу делать, это ходить.
Понятия не имею, как это произошло, но я каким-то образом появляюсь на складе в Сохо, где Каллан Кросс и Хилари ждут начала второго дня наших съемок. Когда Хилари видит меня, она бледнеет, краска сходит с ее лица.
— Что?..
Я никогда раньше не видел, чтобы она теряла дар речи.
— Не начинай, — огрызаюсь я.
— Побитое дерьмо, Пакс. Вот как ты выглядишь. Побитое. Дерьмо.
— Ну, спасибо.
— Это не комплимент, ты, остроумный маленький придурок. Ты смотрел на себя в зеркало сегодня утром?
— Нет.
— Ты весь в крови!
Хилари выглядит так, словно у нее вот-вот случится эмболия, что вполне логично. Она зубами и ногтями выцарапывала этот контракт. Думаю, что ради него она, возможно, отказалась бы от своего первенца, на которого у нее никогда не будет времени. И вот я здесь, появляюсь на второй день съемок, выглядя так, словно меня переехал поезд.