АКОНИТ 2020. Цикл 2, Оборот 3-4

— Нет, не знаю, — Елена удивлённо остановилась, рассеянно размышляя, повернуться и начать интервью заново или уйти. Выглядеть «дурочкой, которая тащится от волосатых музыкантов», ей не хотелось. Сносить нервные вспышки избалованной рок-звезды — это, пожалуй, совсем не её работа. — Вы тоже меня извините, Роджер… я не знаю, как там вас на самом деле зовут… Я плохо знакома с музыкой, — достала из сумочки книгу. — Вот ваша авторизованная биография. По-моему, не очень. — Елена повернулась, иронично посмотрела. — Я вообще-то, скорее, научный сотрудник. Мне сказали, мол, он сам всё, что нужно, расскажет.

— Хорошо-хорошо, простите меня, — примиряюще сказал он, прикоснулся к её рукаву. — Присаживайтесь, пожалуйста.

— Скажите, что такое эта ваша апофа… апофе…

— Апофения… это когда игре случайных совпадений придаётся целенаправленный смысл… у меня так постоянно… А вы давно в журнале?

— Вторую неделю, — выдохнула напряжённо Елена, присела.

— Тогда всё правильно. Начнём сначала.

Вначале ничего не было. Потом в Ничто взорвалось Извне. И стало Здесь. Чего тут непонятного? Об этом написано во всех самоновейших учебниках по астрономии. Когда в до-нашии дни была свобода недомыслия, учёные-фантасты ещё придумывали новые теории. Целое меню теорий предоставлялось тем, кто сам не мог выдумать, откуда же и отчего произошла Вселенная. До этого главенствовало представление о Большом Взрыве Мозга. А ещё до этого — что наша Вселенная существует специально в противовес другой, идеальной, симметричной и прекрасной, к тому же — абсолютно стерильной, уравновешивая её своим несовершенством, хаосом и непредсказуемостью. Главным космогоническим доказательством было то, что, пытаясь заглянуть в будущее, всё равно видишь настоящее.

Проработав с самой юности «покорителем бытия», Терлень ещё не оставлял надежду открыть что-нибудь новое, действительно огромное. Себя он считал странным и загадочным даже по местным меркам. Всё человеческое, думал он, есть интуитивное. Это нисколько не противоречило официальной человеческой доктрине, согласно которой мышление в ходе познания должно было двигаться исключительно метафорическим путём, случайно и по наитию. Интуитивная наука. Вообразительное искусство. Загадочная эволюция, учившая, что разные типы людей произошли от разных видов животных, птиц, рыб и насекомых. Основной её принцип — удачная неожиданность. Местная логика безупречно доказывала, что всё — именно такое, каким кажется. Даже если абсурдно. А преподаватели-роботы, интегрировавшие в себе все самые лучшие черты великих исторических деятелей, ничему конкретному не учили, но бережно прививали только принцип самостоятельного мышления, фантазирования и придумывания.

О себе Терлень был того мнения, что ещё в детстве сошёл сума и имел различные расстройства личности на почве гениальности. Что он человек подсознательный, сиюсекундный. Что он чокнутоватый, да к тому ещё и сумасшедший. И сумасшедший вполне, чтобы изменить мир. Во время посещения лекций по принципам синхронного мышления и даже когда предавался числовым галлюцинациям, он вспоминал о свой подружке, девушке совершенно необыкновенной. У неё были отлично, прекрасно артикулированные части тела. Членораздельная женщина! Если у других девушек груди были мелкие, то её груди — как необитаемые острова. Перлово-белые зубы. Целомудрено голубой цвет глаз. На лице по два щекастых пирожка, между которыми кротко приючивался дефис рта. В общем, она была по-настоящему плодородной женщиной. Хотя и вела себя, как стыдливая нехочуха.

И даже тогда, когда он, оттягивая вверх, подбривал усики под той мягкой, длинноватой частью своего носа, которая похожа на небольшой упругий хвостик над задом какого-нибудь странного животного из местных средневековых хроник, — даже в этот момент он о чём-нибудь да думал. Например, высокопренебрежительно о своих сожителях, с которыми делил общую человеческую казарму и к которым обращался исключительно на «-те». Об их горюче-смазочном оптимизме. Или о том, что «ах, почему, когда умножают число карманов на число пальто, то в итоге получают увеличение карманов, а не пальто». Или о том, что неужели он создан только лишь для того, чтобы всю жизнь зарабатывать свои жалкие пипидастры. Что живёт он на полставки. А побрившись, улёгшись в гамак, слушая, как спят его коллеги-космолётчики, сотрясая воздух колючим или перепончатым храпом, думал, что счастье не в накоплении вещей, не в обладании и даже не в манипулировании ими. Но, напротив, в том, что их как будто вовсе не существует. И тогда, — хотя из подмышек его соседа пахло гороховым супом, — он чувствовал, несмотря ни на что, что жизнь на самом-то деле гладит тебя своей массажной расчёской.