Кавалькада тронулась. Когда они въехали под своды ветвей, все разговоры стихли.
Сосны, ели и берёзы в свете луны казались вырезанными из чёрной бархатной бумаги. Снег тихо искрился под копытами лошадей. Голова на свежем воздухе совершенно прошла. Компания выехала в поле. Лошади попы и чуть быстрее. Артем испугался, что вот тут-то он и свалится с широкого крупа, но зря. Он и правда сидел словно на теплом мохнатом диване, который стремительно и ровно нёсся над заснеженной равниной. Внизу мелькнуло что-то тёмное и большое, и в этот момент Артем понял, что не слышит топота копыт — а лишь свист ветра.
Лошади ступали по какой-то невидимой поверхности, которая очень полого поднималась вверх. Артем решил спросить одного из своих спутников, в чем дело. Артему было тепло в куртке и зимних, утеплённых джинсах. Но в этот момент его обварило холодным потом от мгновенно пронзившего его ужаса.
Его спутники изменились. Слева от него скакала девушка в шинели. Лунный свет вскипал на ромбиках в ее петлицах. Только светлая толстая коса, перекинутая на грудь, напоминала о весёлой девушке в синем льняном сарафане. На женщине рядом с ней была роскошная волчья, что ли, шуба, при виде которой Артему вспомнился советский фильм «Морозко». Третьей женщиной в коллективе была Галина Викторовна, единственная, чьё имя врезалось в память Артему. Ее представили как «пенсионерку, заслуженного деятеля искусств». Она предпочла этническим нарядам потёртый пиджак, на котором тускло поблёскивала орденская колодка, и пела она просто здорово. Сейчас колодка небрежно, на манер фибулы, была приколота на невообразимом плаще из шкур… иди просто потёртой шкуре, небрежно накинутой на плечи. На шее Галины Викторовны висело ожерелье из чьих-то клыков такого размера, что встречаться с их бывшим обладателем лицом к лицу и без, минимум, пистолета, не хотелось. Клыки бились друг о друга с тихим костяным стуком — кавалькада, словно повинуясь неслышному приказу, перешла на галоп. Луна, огромная, бесстрастно белая, нависала над ними, как глаз великана.
Артем, совершенно ошалевший, продолжал рассматривать спутников.
Всадник, ехавший справа, привычно шевелил поводьями, подгоняя лошадь. По лицу его было понятно, что самое обычное и рутинное, чем может заниматься человек с огромной дыркой в груди, сквозь которую видны ребра, и полуистлевшем нацистском мундире, так это мчаться в ночном небе на огромной белой лошади. Рядом с ним ехал мужчина в шикарном чёрном пальто. Горло его было обмотано длинным бордовым шарфом. Он летел за своим хозяином, трепеща на ветру, словно боевой стяг. Замыкал кавалькаду бравый гусар, будто съехавший с обложки фильма «Гусарская баллада».
А возглавлял эту безумную скачку всадник на сером коне и короне, сваренной из стальных полос, грубо прикреплённых к широкому обручу. Артем узнал его по толстой чёрной косе — она обвила шею всадника, словно огромная сколопендра. Всадник полуобернулся через плечо и кивнул парню в кожаной куртке с шипами на плечах. В глубоко запавших глазницах короля мерцали холодные, призрачные огоньки. Артем узнал того, к кому был обращён жест — этот парень играл на волынке во время представления в отеле. Артем верил, что музыкант был профессионалом, но голова Артема начала раскалываться именно после его выступления. В первый момент Артему показалось, что волынка превратилась в фиолетового осьминога, смирно сидевшего на плече хозяина; всеми щупальцами осьминог цеплялся за парня, обвивая его грудь и плечо. И это было очень разумно — иначе бы его давно сорвало ветром.
Но нет, это был не осьминог.
На плече парня, на широком кожаном ремне, висел баян. Или аккордеон, но с клавишами на верхней панели. Артем не отличил бы одно от другого ради спасения собственной жизни, и про себя решил называть этот инструмент деликатно — гармоникой. Она чуть раскачивалась от движения, ветер растягивал меха и вырывался из них с тихим, заунывным свистом.
По знаку предводителя парень спустил инструмент с плеча, положил пальцы на маленькие белые кнопочки.
Артем ожидал чего угодно; чего-то жуткого, разухабистого, яростного и отвратительного. Но мелодия, которая вырывалась из-под пальцев гармониста и умчалась во тьму за их спинами, была нежной и пронзительной. Не сильно она отличалась от песни ветра, на самом-то деле.
И, кажется, ветер начал подпевать гармонисту.
Кавалькада мчалась всё быстрее, всё выше. Сине-фиолетовые волны северного сияния заструились под копытами лошадей. Артем услышал, что его попутчики поют. Вела, конечно, Галина Викторовна. Артем разобрал слова.
— Жизнь моя как ветер, кто-то меня встретит…
Это было прекрасно — и полет, и печальная свобода, и слаженный хор самых разных голосов, и струящийся по лицам мягкий, тёплый свет. У Артема захватило дух. На глазах показались и высохли слезы.
«Да где же у него тормоз».
Артём привычно ткнул правой ногой в бок. Мерин оскорблённо всхрапнул и пошёл чуть быстрее.
«Чёрт, не то».