АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 4

За тем, что здесь должно свершиться вскоре.

Её кладу я нежно на гранит —

Нагое тело снежно-белой кожи,

Чьи члены сладостно полны смертельной дрожи,

Чей алый рот ещё тепло хранит.

В её глазах стоит немой укор,

А вместе с ним — греховное моленье.

Нет больше силы сдерживать томленье —

Прими же эту сладость и позор!

Укрыто наше ложе вязкой тьмою,

И звуки глохнут в зыбкой тишине.

Лишь тяжкий вздох в могильной глубине

Нарушит единение с тобою.

Червей могильных сладки поцелуи,

И вечно длится жизнь там, где их пир.

Прими же этот дар в свой тесный мир,

Подставь нутро под ледяные струи.

Не можешь ты молиться и кричать,

Дрожа на ложе страсти подо мною.

Я вскормлен был тлетворную землёю,

Мне сладко здесь тобою обладать.

На пике наслажденья в её грудь

Вонзится острый жертвенный клинок;

Короткий вскрик, агонии рывок —

В тебя вольётся моя алчущая суть.

В том — единенье смерти и любви,

Порока и небесных откровений.

И святость запредельных наслаждений

Стекает алым из твоей груди.

И жизнь — такая малая цена

За бездны, что со мною ты познала,

Плоды греха навек в себя впитала

И не раскроешь тайны никогда.

ПО ТУ СТОРОНУ СНА ♦

ДЖОН ГОСВОРТ КАК ЭТО СЛУЧИЛОСЬ

JOHN GAWSWORTH

HOW IT HAPPENED

1934

Несчастный безумец, Стэнли Бартон, мёртв. Возможно, читатели помнят его процесс; а возможно, и нет — такие сенсационные происшествия привлекают внимание ненадолго.

Весь день напролёт несчастный смотрел в окно своей камеры, и было заметно, что взгляд его постоянно устремляется к маленькой рощице, видневшейся прямо на горизонте. Иногда, особенно в жаркие дни, он впадал в буйство, и тогда принимали обычные меры, чтобы он не причинил вреда себе или окружающим.

Через некоторое время, после одного из таких припадков, он умер, оставив нижеследующий отчёт о своём преступлении, который, кажется представляет определённый интерес для психопатологов и криминалистов и потому заслуживает публикации.

Ты спятил, парень? Нет! Хотелось бы спросить, какого дьявола тебе известно. Тебя проверяли? Когда-нибудь все нервы и фибры твоего тела натягивались и сжимались так, как будто они вот-вот разорвутся? Знаешь о том маленьком комке над правой бровью? Думаю, там и есть главная слабина. Я тебя проверю. Вот та-а-ак. Ага! Я так и думал. Заберите его в дурдом. Он умом слабоват. Подумать только, со мной такое не пройдёт! Нет! Потому что я силён — ох! — просто неуязвим. Я выдержал их все — от макушки до пяток, я испытал их все по очереди, и всё в порядке и по-настоящему крепко. И теперь я борюсь с Ними, а Они ломают все по очереди, и большие, и даже маленькие — которые, кажется, ничего не значат, пока их не сломаешь. И потом Они посадили меня сюда, где я должен был стать Королём, поскольку у меня сломаны все, а у других только один или два. Иногда они лечатся, и тогда они уходят, но швы неровные, они трутся и страшно мучают меня, потому что никак не зарастают.

И ещё — я помню. И поэтому меня все равно ломают.

Знаешь, это сделал мой брат. Он был всему причиной. Понимаешь, я с самого начала его ненавидел. Он был на несколько лет старше меня, и его звали «Красавчик». Он был высокий, симпатичный, и он нравился девушкам. Была одна девушка, которой он особенно нравился — девушка, которую я любил. Ее звали Марджори, и она была очень милая. Но я не возражал, что он ей нравится. Понимаешь, я был согласен ждать; дело в том, что я маленький и смуглый, но я-то знал, что я гораздо лучше. Однажды, когда пришла Марджори, я так и сказал брату.

— Черт побери! — взревел он. — Ему хватает наглости зависать там, где его видеть не хотят! Верно, Марджори? — и они оба рассмеялись. — Исчезни, — сказал он, и они развернулись и пошли прочь от меня.

Тогда мы жили в центре Суррея, и каждый вечер в половине девятого мой брат проходил по полю к краю нашего сада, и встречался с Марджори там, в рощице, видневшейся на горизонте. Я знал, куда он ходил каждую ночь, потому что я следил за ним и наблюдал за их играми из секретного места на дереве. Скажу тебе, я был проворный — шустрый, как кот.