Петрович вежливо поблагодарил всех откликнувшихся на его непривычно ранний звонок. Пообещал пиво со щукой участковому и пожелал дочке первого адвоката удачной жизни в новом браке, осуществившемся не далее как позавчера. Второму адвокату пообещал за беспокойство коллекцию фотографий работ Гюнтера фон Хагенса, а помощника судьи просто дружески послал на хер. Тот не обиделся, зная странную привычку Петровича будить друзей странными нерешаемыми вопросами в начале любой произвольно взятой рабочей недели. Петрович был взаимно послан в сторону севернее полуночи, после чего они ещё какое-то время упражнялись в дружеском профессиональном хамстве. Петрович на сей раз истощился первым, и, пожелав помощнику судьи скорее стать прокурором, а то и прокуратором, быстренько отключился.
Забот хватало без того.
Что из того, если заботы, по сути, были не его?
Если разобраться толком, Петровичу совершенно не было никакого дела до того, лишится ли его сосед своей машины или нет. Лично его это совершенно не трогало. Кому какое дело до чужих личных проблем?
Вот только проблема оказалась больно интересной.
С подобными парадоксами в обычной жизни приходилось сталкиваться не часто.
В ленивом южном городе, на родине знаменитых пиратов, бандитов, контрабандистов и прочих творческих личностей, любой, даже самый ленивый его обитатель, поневоле приобретает черты лучших его жителей.
Просто потому, что иначе жить здесь невозможно.
Приходится понемногу овладевать всеми доступными искусствами. От мелкого мошенничества до высокой политики. И ещё чуть-чуть.
Список последнего стремился к бесконечности.
Петрович только годам к тридцати начал знакомиться с классикой литературы. Отчего навсегда проникся любовью к Кристобалю Хозевичу Хунте. Во всех его проявлениях. Особенно же — к возглавляемому им отделу решения задач, не имеющих решения.
Ведь остальными просто неинтересно заниматься.
До сих пор Петровичу не попадалось действительно нерешаемых задач. По крайней мере — настолько стильных.
Дурацкие — были. Во множестве. Даже перечислять скучно. И
А вот действительно нерешаемых пока не встречалось.
Хотя, как известно, из любого лабиринта есть выход.
Даже если он ведёт к Минотавру….
Тика не стал долго думать, и, вместо того, чтобы связываться с работниками правоохранительных органов, прямо с утра отправился в Военную гавань. Где, после недолгого сидения в кабинете коменданта, получил разрешение на управление грузовиком. Разумеется, со всеми необходимыми документами, сопровождающими груз.
Самосвал был всего лишь транспортом. С небольшим чемоданчиком в кабине, разрушительная сила коего была несколько выше задуманного. Впрочем, Тика никогда не стеснялся в своём желании убить всех. И, похоже, повод наконец появился…
Проблема-то всего лишь физическая…
Семён подошёл к задаче творчески.
Вместо того чтобы бегать с выпученными глазами по городу в поисках инопланетных эмиссаров, он просто с вечера заехал в салон к тёте Лиле, где благополучно проспал до обеда.
Утром, позавтракав салатом из собственноручно выбритых кактусов, и приняв для бодрости грамм двести абсента, он спустился на первый этаж.
Секунд пятнадцать дышал восхитительной смесью пакостных уличных табаков, нежными автомобильными выхлопами и ароматами переполненных мусорных контейнеров.
Ещё немного времени ушло на преодоление рефлекса. Несмотря на то, что ноги уверенно несли его влево, он всё-таки мужественно преодолел этот позыв.
Аптека со всеми её запретными прелестями подождёт. А вот часовщик дядя Филя к этому времени может уже почувствовать себя лишним за рабочим столом и собраться идти домой.
Ехать на другой конец города, где жил дядя Филя, Семёна не устраивало. Поэтому он просто развернулся на каблуках и, сделав полтора шага, ухватился за толстое хромированное кольцо, навсегда вплавленное в стеклянную дверь часовой мастерской.
Толстое бронированное стекло неслышно скользнуло вбок, в стену, пропуская Семёна в тикающую тишину.
— Доброе утро, Филимон Исаакович, — вежливо произнёс он, зажмурив правый глаз, стараясь сфокусировать оставшийся на том, кто сидел за низким, ярко освещённым столиком.
— А что, уже утро? — донёсся густой бас из-за высокой стеклянной стойки.
— Филя, взгляните же наконец на часы! — воскликнул Сеня, уткнувшись лбом в холодное стекло стойки.
— На какие? — недовольно поинтересовался обладатель баса. — Сорок лет на них смотрю!
— Да вот, что-то заспешили, — Семён извлёк из-за пазухи миниатюрные песочные часы на тонкой цепочке и протянул их в окошко дяде Филе.
— Переверни! — раздалось из-за стойки.
Семён послушно выполнил пожелание мастера.
Единственная песчинка неслышно провалилась в нижнюю колбу.
— Кто тебе их настраивал? — недовольно пробасил дядя Филя. — Калибр пластиковый, судя по звуку албанский. Ты что,
— Нет, в Египте, — ответил Семён.
— А, ну тогда всё понятно, — наконец поднял голову мастер. — Пытался перевести на тамошнее время?
— Было дело, — улыбнулся Семён.
— Фунтов сорок стоило?
— Обижаешь! Четверть фунта!