Аконит

Последний раз коробку вытащили на свет, когда Коре исполнилось четырнадцать. Она вдруг стала ровесницей Гила, погибшего в этом возрасте. Она перебирала редкие артефакты детства, хранившие следы друга, пока слезы не начали душить, а прекрасные воспоминания не начали дробиться под натиском недавно найденных статей с заголовками вроде «Несчастье в семье Хантмэнов».

С тех пор Кора не заглядывала в коробку, боясь потревожить память о Гиле. Впрочем, она и так часто вспоминала его. Дом по соседству не давал ей забыть.

Бережно, одними кончиками пальцев, Кора сняла крышку, заглядывая внутрь. Первой ее встретила бумажная копия изображения, сделанного с помощью кристалла. Цвета поблекли, а лица стали мутными.

Там, на изображении, было лето, дом в конце улицы и сморщенная старушка, счастливо сверкающая беззубой улыбкой. Имени ее Кора не помнила, но она всегда называла ее «бабулей Кэт», потому что у нее было целых пять кошек, а у Коры ни одной. Старушка стояла посередине, положив тонкие руки на плечи двух детей: Гила и Корри.

Румяная Корри, низенькая и пухлая, как пончик, с большими бантами, прижимала к себе обалдевшую от таких бескомпромиссных объятий кошку с белым пятнышком на лбу. Ее звали Звездочкой, и незадолго до того она пропала, но юные детективы нашли и вернули кошку. Корри в той истории заработала ссадину на коленке, которую упорно расковыривала каждый раз, когда та покрывалась корочкой. А все ради того, чтобы заполучить «боевой шрам». Он до сих пор остался на ее левом колене слабо заметным белесым пятнышком.

Худощавый Гил с золотистой смуглой кожей и светлыми волосами широко улыбался. Прямой нос из-за приподнятой головы казался вздернутым. Левая рука была перемотана бинтом чуть выше локтя – место полученной раны. Перелезая через старый забор, Корри едва не завалилась на штырь недостроенного фундамента соседского флигеля. К счастью, Гил вовремя ее оттолкнул, и та отделалась содранной коленкой, а вот Гил все же порезался.

Но все было чепухой, ведь они спасали кошку, запутавшуюся в сетке. И спасли! Она сидела там не меньше суток, а потом долго хромала на переднюю лапку. Бабуля Кэт рассыпалась в благодарностях, а Звездочка сыто облизывалась – это было лучшей наградой для маленьких детективов.

На следующий день после спасения кошки сын бабули Кэт сделал изображение. Его он вручил Гилу, а тот, изготовив копию, подарил ее Корри.

– Это… Гилберт Хантмэн? – осторожно спросил Джон, опускаясь на подушку.

– Тут ему девять, – пробормотала Кора.

Она смотрела на его мутное лицо, пытаясь представить, как бы он выглядел повзрослевшим. Гил всегда был худощавым, а в подростковом возрасте, когда начал вытягиваться, стал еще у́же. Но Аконит был более массивным, а может, так только казалось из-за плаща?

Лицо. Какое теперь у Гила лицо? Светлые глаза. Такие же ли они голубые, как небо, какими были когда-то? Его кожа наверняка золотистая, смуглая, не успевшая сбросить налет загара даже за зиму. Волосы желтоватые, короткие, казавшиеся платиновыми в темноте, под тусклым холодным светом фонарей и Каламитаса. Нос прямой, хоть и скрыт маской. Детали. Все детали, которые никак не складывались в единый портрет.

– А это?.. – Джон заглянул в коробку.

– Открытки, – выдохнула Кора.

Они были вложены в книгу сказок ровно на той странице, где говорилось о Великом Лесе, в котором водились многочисленные духи. В детстве Кора одновременно боялась той страницы и тянулась к ней. Завораживающее изображение оленя, одержимого духом, который пробрался в его тело, пугало и манило. Величавое животное стояло в тени, но глаза его ярко сияли. Гил говорил, что у всех, чье тело занял дух, светятся глаза, ибо дух не что иное, как Искра человеческой души.

Может, потому Кора и оставила их там. В надежде, что душа Гилберта Хантмэна однажды станет той Искрой, что зажжется в ком-то другом. В ком-то, у кого будет шанс прожить лучшую жизнь, долгую и счастливую.

Кора аккуратно достала ровно пять открыток, которые получала от Гила с пяти зим. Последнюю она получила за пару декад до его смерти…

Руки дрожали, а сердце вновь неистово забилось, голова кружилась. Кора едва не выронила открытку, когда грубым движением перевернула ее. Почерк. Резкие линии, чуть смазанные буквы… Слишком похожие на те, которые использовались в посланиях к миссис Шарп и к Рубиновой даме.

Если бы она чаще заглядывала в коробку, если бы она чаще вспоминала о том, как писал Гил… Если бы… Она сразу бы все поняла.

– Первый милостивый, – прошептала Кора, стирая слезы, чтобы те не мешали ей всматриваться в буквы. – Аконит… Гил…

– О чем ты? – удивился Джон. – Разве Гилберт не… Разве он не умер?

– Я уже ни в чем не уверена. Но почерк один в один…

– Только из-за почерка?

– И сирени… Мой день рождения весной. Сирень зацветает. Он дарил мне ее. И значение… Гил был моей первой любовью, пускай детской, но…

– Тебе нужно передать это в полицию…

– Нет! – выкрикнула резко Кора, тут же закрыв себе рот ладонью. Но дом все так же спал.