Ахульго

Граббе искоса взглянул на Аркадия. Тот сидел, сокрушенно уронив голову на ладони.

– Чудная картина. Плачущий горец! – усмехнулся Граббе.

– Маскарад, надо признать, удался.

А Траскин тем временем кружил в вальсе Лизу, нашептывая ей разные любезности. Она его не слышала, занятая мыслями о своем муже. Она и в такт не могла попасть, опасаясь, как бы Траскин не наступил ей на ногу и не раздавил ее своим огромным неуклюжим и потным телом.

Рядом с Граббе выросли Милютин и Васильчиков. Первый был флибустьером, а другой представлял венецианского дожа.

– Прикажете проучить нахала, ваше превосходительство? – осведомился Милютин.

– Не мешало бы, – кивнул Граббе.

– Пусть знает свое место.

– Не извольте беспокоиться, – сказал появившийся тут же Попов в наряде мавра.

Попов сделал знак своим помощникам. Двое дюжих адъютантов, изображавших пиратов, подхватили под руки Аркадия и стремительно повели из залы.

– Позвольте, господа, – сопротивлялся Аркадий.

– Как вы смеете?

– Скоро узнаешь, – пообещали пираты.

– Мы тебя научим манерам.

Проводив глазами Аркадия, Граббе приказал своему адъютанту:

– Озаботьтесь дамой. Она устала с дороги. Найдите ей подходящую квартиру.

– Будет исполнено, – козырнул Васильчиков.

– Полноте, – улыбнулся Граббе.

– На маскараде честь не отдают и по именам не называют. Заметьте себе на будущее.

Молодые офицеры не могли представить, как им удастся вырвать Лизу из лап Траскина, который не оставлял попыток покорить загадочную даму. Но вскоре сам запыхавшийся Траскин шаром подкатил к Васильчикову и передал ему Лизу, которая едва держалась на ногах.

– Неприступна, как крепость, – шепнул Траскин и укатился обратно.

Аркадия препроводили на гауптвахту, где он долго возмущался дикими нравами, пока вдруг не сник и не заснул.

Утром его разбудили, накормили и отвели в небольшую комнатку, где его ждал Попов.

– С кем имею честь? – спросил Аркадий.

– Полковник Попов. Командир Апшеронского полка, – представился Попов.

– А вы, насколько мне известно, господин Синицын?

– Чем обязан? – спросил Аркадий, который и в самом деле не понимал, зачем сюда явился сам полковой командир.

– Видите ли, – улыбнулся Попов, – когда в мое расположение приезжают такие гости, я просто обязан оказать им подобающее внимание.

Попов оказался весьма любезным собеседником. Он расспрашивал Аркадия, как старый знакомый. Рисовал чарующие перспективы службы под своим началом. И сумел так расположить к себе Аркадия, что тот выложил ему все, включая цель своего прибытия в Дагестан, не забыв упомянуть и об отменном качестве своих дуэльных пистолетов.

Попов с самого начала предполагал, что этот человек не в своем уме. А услышав о его намерении вызвать на дуэль самого Шамиля, понял, что господин Синицын – тот самый человек, который ему нужен. Из этого помешанного, столь похожего на горца, мог получиться отличный лазутчик, которого желал иметь Граббе. Ему даже не было надобности врать. Расскажи он горцам, зачем направляется к имаму, они стали бы показывать этого сумасшедшего на базарах за деньги, да еще бы и к самому Шамилю привели.

Попов понимал, что чересчур увлекся манящими перспективами, но этот забавный субъект вызывал у него нешуточный интерес. И Попов решил Синицына приберечь, чтобы посмотреть, выйдет ли из него толк.

Глава 31

Власть Шамиля распространялась все шире, охватывая все новые общества и аулы. Одних привлекало к имаму проповедуемое им всеобщее равенство, другие мечтали поквитаться с ханами, от которых натерпелись на многие годы, но с которыми не в силах были справиться сами. К тому же Шамиль освобождал зависимых крестьян и делал их равными узденям – свободным горцам. Но не все проходило гладко. Многие опасались, что ханы снова возьмут верх, и тогда крестьянам придется хуже, чем прежде. Но те, кто решился сбросить оковы, предпочитали скорее смерть, чем возвращение под ханский произвол.

Кроме всего прочего, шариат Шамиля был горцам понятен и выгоден. Теперь они могли судиться по единому и понятному для всех закону, к тому же осененному Божьей волей. И кара незамедлительно настигала любого преступника, от простого горца до наиба. В ханствах же законом были лишь воля и каприз владетеля, а жаловаться на произвол было уже некому.

Шамиль назначал новых кадиев и мулл, давал освобожденным аулам своих наибов. Многие джамааты, только прослышав, что к ним направляется Шамиль, сами изгоняли нечестивцев и обязывались исполнять повеления имама.

Пошел уже второй месяц с тех пор, как Шамиль оставил Ах.

– ульго, призываемый восставшими аулами. Он думал теперь только о том, как вернется к своим женам и возьмет на руки своего младшего сына Саида.

Шамиль уже отдал приказ возвращаться, когда в его лагерь явился избитый пожилой мулла.

– Что случилось, почтенный? – спросил Шамиль.

– Слава Аллаху, хоть жив остался, – качал головой мулла.

– Кто на тебя напал?

– Те, кому я объяснял, что шариат – это путь к спасению, – говорил старик, умывая лицо.

– И что не исполняющий священные законы горько раскается, но будет слишком поздно.