Айза

Но ведь Бовесы в льяно перевелись?

Осталась всякая пьянь вроде Анастасио Тринидада, импотенты вроде сержанта Кироги или грязные пастухи с потными ногами, приносившие с собой в комнату его матери запах навоза.

Кто же из обладателей этих немытых ножищ зачал в утробе Фелисианы, «самой горячей киски саванны», четвертого из ее сыновей — и единственного, который действительно заслуживал того, чтобы появиться на свет?

Никто!

Гойо Галеон в глубине души был твердо убежден, что тот, кто его зачал, был не вонючим неграмотным пастухом, а замечательным и легендарным человеком: всадником, достойным Бовеса и в равной степени достойным быть отцом Гойо Галеона.

Только кто?

~~~

Впервые в жизни она звала мертвеца, а мертвец не являлся на зов.

Впервые она умоляла тех, кому столько раз помогала, чтобы они пришли ей на помощь, но никто не откликнулся.

Она была одна, одна-одинешенька в огромной спальне. Фелисиана Галеон так больше и не села на стул в углу. Хотя Айза то и дело закрывала глаза, чтобы кто-то из покойников по привычке явился к ней с визитом, ей не удавалось погрузиться в глубокий сон, лишь по временам она впадала в полузабытье. Внезапно очнувшись, озиралась вокруг, надеясь увидеть дедушку Езекиеля, Флориду или даже своего отца Абелая Пердомо, но видела перед собой только комнату, еще более пустую, чем прежде.

Даже дон Абигайль Баэс, кривой льянеро с тремя пулями в груди, не удостоил ее своим появлением. Можно было подумать, что покойники решили бросить ее на произвол судьбы: дескать, пусть это послужит ей справедливым наказанием за то, что она много раз умоляла их вернуться в свой мир теней и никогда больше не возвращаться.

И вот она осталась одна!

Она осталась одна — и почувствовала, как же она беззащитна без тех способностей, которые всегда вызывали у нее отвращение, особенно сейчас, когда приходится иметь дело с человеком вроде Гойо Галеона, в чьих золотистых глазах она читала с каждой минутой все более твердую решимость.

Айза утратила уверенность. За сорок восемь часов — возможно, из-за недосыпа, усталости, навалившегося на нее чрезмерного груза событий или из-за того, что ее покинули те, с кем она была вместе с тех пор, как себя помнила, — Айза Пердомо, младшая в роду Вглубьморя, та, что «приманивала рыбу, усмиряла зверей, приносила облегчение страждущим и утешала мертвых», утратила веру в себя, которая была одной из главных черт ее характера. Словно она внезапно осознала свою принадлежность к миру смертных, к тем, кого Гойо Галеон мог уничтожить одним ударом.

И он тут же это понял.

Достаточно было взглянуть ей в лицо во время обеда, чтобы обнаружить тень озабоченности и растерянности, омрачавшую ее взгляд и исказившую прежде невозмутимое спокойствие ее черт, и он почти тут же понял, что выиграл эту партию и ему больше незачем бояться присутствия Фелисианы Галеон.

Однако Гойо ничего не сказал. Только молча ел, изучая это лицо, которое, пожалуй, даже выиграло в красоте, став более земным, изучая каждый взгляд и каждый жест девочки-женщины, которую он в какой-то степени ненавидел, но при этом испытывал непреодолимое влечение к ней.

Он победил. Он вновь одержал победу и ощущал приятную расслабленность игрока, который предчувствовал, что теперь уже все его карты лягут удачно, и осталось лишь дождаться, когда противник признает свое поражение.

Затем он увидел, как она прогуливалась по берегу реки, словно искала в ее водах ответ на свои вопросы, и спокойно стал ждать, уверенный в том, что последняя ночь сломит ее сопротивление.

На следующее утро Айза Пердомо выглядела постаревшей на двадцать лет и, когда во время завтрака он спросил ее, не хочет ли она что-нибудь ему сообщить, лишь отрицательно покачала головой, не поднимая взгляда от чашки.

— Время подходит к концу.

— Я знаю.

— Боишься? — Она молчала, и Гойо Галеон взял ее за руку. — Не стоит, — сказал он. — Через это проходят все женщины. — Он улыбнулся с оттенком нежности. — Я буду с тобой добрым, — добавил он. — Добрым, терпеливым и ласковым… В конце концов, я не зверь, каким меня считают. Я действительно убил много людей, но большинство из них сами напросились и заслуживали смерти. — Он рассмеялся, как ему самому казалось, весело. — А мне на самом деле хотелось бы быть врачом… Представляешь? Врачом! Я все равно мог бы убивать, только проделывать это искуснее. — Он вновь засмеялся. — Серьезно, я мечтал получить образование и приносить пользу людям, однако самое большее, чему могла научить меня мать, — это читать и писать. Все остальное мне пришлось освоить самостоятельно, — продолжил он с оттенком гордости. — Ты видела мою библиотеку?

— Видела.

— И как она тебе?

— Интересная.

— Только и всего? Да она замечательная! Знаешь, чего мне стоило собрать все эти книги? На это ушли годы! Я заказываю их из Каракаса и Боготы, порой они идут месяцами. Наверняка ни у кого нет столько книг, как у меня.

— Наверняка.