Айза

— Я была беременна девять раз, и девять раз думала, что мои дети имеют право на жизнь, хотя из-за этого мне и приходилось гробить себя работой… Как же грустно сознавать, что все девять раз я ошибалась!

— Это не так! — возразила Айза. — Вы не ошиблись! Виноваты они сами.

— Они? В чем они, в сущности, виноваты, если они были детьми Фелисианы, «самой горячей киски саванны»? Кто я такая, чтобы указывать им, что хорошо, что плохо, если ложилась в постель со всяким, кому приглянулась, и даже не осмеливалась попросить у него денег, чтобы прокормить своих сыновей?

Бесполезно было и пытаться убедить мертвую женщину в том, что ее жизнь была чем-то большим, чем нагромождение ошибок, которые ей все равно уже не исправить, и Айза знала, что этой ночью ее миссия сводилась к тому, чтобы сидеть на кровати, обняв колени, и молча слушать причитания человека, которому только и надо было, чтобы кто-то проявил хоть чуточку внимания к его жалобам.

Затем девушка вновь уснула, а когда проснулась, ее ждал еще один день одинокого блуждания по дому — при этом она ощущала спиной взгляд мулатки, покидавшей свой закуток, чтобы за ней шпионить, — или созерцания реки, которая достигла самого высокого уровня и угрожала затопить остров.

Остаток дня Айза провела, лежа в гамаке на крыльце. Мысли ее были устремлены к семье, ведь наверняка ее родным пришлось пережить настоящий кошмар после ее исчезновения. Там-то ее и застал Гойо Галеон — осунувшийся, с темными кругами под глазами: судя по всему, его вновь мучила невыносимая головная боль, окончательно угнездившись как раз над глазами, которые уже не блестели, «как крупицы золота на дне реки», а тускло отливали старой медью.

— Что еще она сказала? — Это было первое, что он спросил, опускаясь на деревянную скамью, словно был не в силах выдержать огромный вес собственного тела; в его голосе звучала глубокая усталость. — Что еще она рассказала обо мне?

— Ничего.

— Что-то она ведь должна была сказать. Я знаю, что она пришла, чтобы рассказать, кто был моим отцом.

— Она этого не сказала. — Айза покачала головой. — А какое значение это теперь имеет? Какая разница, кто был вашим отцом? Наверняка он уже умер.

— Я не собираюсь с ним знакомиться. Меня это никогда не интересовало, потому что я не думаю, что нам есть что сказать друг другу… — Гойо замолчал и потер виски обеими руками. — Голова меня просто убивает! — проговорил он сквозь зубы и затем взглянул на Айзу. — Мать никогда не рассказывала мне о своей семье, — добавил он. — Знаю только, что в четырнадцать лет ее выгнали из дому, потому что она забеременела, и больше она туда не вернулась. Я даже не думаю, что она действительно носила фамилию Галеон. Кто же тогда я такой? — спросил он. — Мне необходимо знать о себе хоть что-то еще.

— Для чего?

— Любой человек имеет право это знать. Только собаки рождаются, не зная, откуда они взялись… Боже! — неожиданно взвыл он, хлопая себя по лбу ладонью. — Почему бы тебе не взорваться и не оставить меня в покое?

— У вас нет аспирина?

— Я уже проглотил упаковку.

Айза смотрела на Гойо несколько мгновений и, по-видимому, поняла по его покрасневшим глазам, какую боль он испытывает; очень медленно девушка встала на ноги и подошла к нему.

— Я попытаюсь вам помочь, — сказала она. — Повернитесь-ка!

Она встала за его спиной, обхватила его голову руками и кончиками пальцев потерла виски.

— Моей матери это помогает. И моему отцу помогало после очень напряженного дня… Закройте глаза и постарайтесь расслабиться, — приказала она. — Ни о чем не думайте.

Через пять минут Гойо Галеон открыл глаза, словно выйдя из глубокого транса, и с удивлением обнаружил, что Айза уже вернулась в гамак, а его невыносимая боль прошла.

— Как ты это делаешь? — пораженно спросил он.

Она пожала плечами:

— У меня с детства был Дар приносить облегчение страждущим… — Она лишь улыбнулась, словно посмеиваясь над собой. — Я не совершила ни одного чудесного излечения, но справлялась с головной болью, простудами и детскими поносами.

— Ты необычное существо, — согласился мужчина. — Разговариваешь с мертвецами и облегчаешь страдания больных. Имея половину твоих способностей, немало людей разбогатело. Что ты забыла в саванне?

— Мертвым не нравится, чтобы на них наживались. — Айза вновь улыбнулась, но на этот раз с горечью. — Меня наделили Даром, чтобы страдать, а не чтобы им наслаждаться. Если бы я попыталась им воспользоваться, он обернулся бы против меня.

— Порой ты кажешься такой старой! — Гойо глубоко вздохнул, желая показать, что его одолевают сомнения. — Что же мне с тобой делать? — спросил он.

— Отпустить меня.

— Нет. Только не это. — Тон Гойо Галеона выдавал глубокую решимость. — Я же тебя предупреждал, что трюки тебе не помогут. — Он надолго замолчал, и чувствовалось, что то, что он собирается сказать, стоит ему невероятных усилий. — Однако я готов заключить новое соглашение: если за два дня ты выяснишь, кто мой отец, я тебя отпущу. Можешь это сделать?