Айвенго. Квентин Дорвард

– Я ничего не имею ни против герцога, ни против напитка, носящих это имя, – сказал Кроуфорд, – лишь бы первый был посмирнее, а второй позабористей. Покойной ночи вашему величеству!

– Покойной ночи, мой верный шотландец, – ответил король и прошел в свои покои.

У дверей его спальни на часах стоял Меченый.

– Ступай за мной, – сказал ему король, проходя.

И стрелок, словно пущенная в ход машина, зашагал вслед за своим господином; войдя в спальню, он остановился как вкопанный у дверей, ожидая приказаний.

– Не слышно ли чего об этом странствующем рыцаре, твоем племяннике? – спросил его король. – Для нас он пропал без вести с тех самых пор, как, подобно юному богатырю, пустившемуся на поиски приключений, прислал нам двух пленников в виде первого трофея своих подвигов.

– Слухом земля полнится, государь, – ответил стрелок. – Но я надеюсь, ваше величество поверит, что если он и дурно поступил, то сделал это не по моему совету или примеру; я знаю свое место и никогда бы не позволил себе сбросить с седла кого-либо из близко стоящих к дому вашего величества, так как…

– Об этом ты помалкивай, – перебил его Людовик. – Твой племянник исполнил свой долг.

– А вот уж насчет исполнения долга, ваше величество, – подхватил Меченый, – так это, прямо могу сказать, мои уроки. «Квентин, – сказал я ему, – что бы там ни случилось, ты всегда должен помнить, что ты шотландский стрелок и прежде всего обязан исполнять свой долг».

– Я так и думал, что у него был хороший наставник, – сказал Людовик. – Но ты не ответил на мой вопрос. Давно ли ты имел известия о племяннике?.. Отойдите, господа, – добавил он, обращаясь к своим приближенным, – это дело касается только меня одного.

– Не во гнев будь сказано вашему величеству, – ответил стрелок, – я нынче вечером повстречал конюха Шарло, которого племянник мой прислал из Льежа или из какого-то епископского замка поблизости от него, куда он благополучно доставил графинь де Круа.

– Слава и хвала Пречистой Деве! – воскликнул король. – Да так ли это? Верно ли ты это знаешь?

– Вернее верного, государь, – ответил Меченый. – Кажется, у Шарло есть даже письма к вашему величеству от самих дам де Круа.

– Ступай же, ступай, веди его сюда! – сказал король. – Отдай твой мушкетон кому-нибудь… все равно… ну хоть Оливье. Слава и хвала Пречистой Деве Эмбренской! Даю обет украсить ее высокий алтарь решеткой из чистого серебра!

И Людовик, как он всегда делал в своих припадках набожности, снял шляпу, выбрал из числа украшавших ее образков свое любимое изображение Богоматери, положил его перед собой на стол и, благоговейно опустившись перед ним на колени, торжественно повторил свой обет.

Вскоре явился и конюх Шарло, первый посол, отправленный Дорвардом из Шонвальда, и вручил королю письма графинь де Круа. Дамы весьма холодно благодарили Людовика за оказанный им прием и в несколько более теплых выражениях – за дозволение оставить французский двор и за оказанное содействие, давшее им возможность благополучно выехать из его владений. Людовик не только не был оскорблен этими письмами, но от души хохотал, читая их. Затем он с видимым интересом спросил у Шарло, благополучно ли они совершили свой путь и не было ли с ними в дороге каких приключений. Конюх Шарло, простоватый парень (поэтому и выбранный королем в провожатые для дам), весьма сбивчиво рассказал о стычке, в которой был убит его товарищ-гасконец, а больше, по его словам, он ничего не знал. Тогда король стал подробно расспрашивать, какой дорогой они ехали в Льеж, и несколько раз переспросил глупого парня, когда тот объяснял, что, не доезжая Намюра, они выбрали прямую дорогу на Льеж по левому, а не по правому берегу Мааса, как было указано в маршруте. После этого Людовик приказал выдать Шарло небольшую денежную награду и отпустил его, объяснив свои расспросы тревогой за безопасность графинь де Круа.

Несмотря на то что известие о благополучном путешествии дам шло совершенно вразрез с одним из самых его излюбленных планов, Людовик был, видимо, так доволен, точно план этот увенчался блестящим успехом. Он вздохнул, как человек, у которого свалилась с души огромная тяжесть, и с благоговением прошептал благодарственную молитву святым, после чего задумчиво поднял глаза и принялся обдумывать новые планы, которые были бы удачнее и вернее.