Айвенго (Ivanhoe)

As the ears of Isaac received the hopes of escape which this speech intimated, he began gradually, and inch by inch, as it were, to raise himself up from the ground, until he fairly rested upon his knees, throwing back his long grey hair and beard, and fixing his keen black eyes upon the Palmer's face, with a look expressive at once of hope and fear, not unmingled with suspicion.	Как только у Исаака появилась надежда на спасение, он стал приподниматься, все еще оставаясь на коленях; откинув назад свои длинные седые волосы и расправив бороду, он устремил пытливые черные глаза на пилигрима.
But when he heard the concluding part of the sentence, his original terror appeared to revive in full force, and he dropt once more on his face, exclaiming, "'I' possess the means of securing good-will! alas! there is but one road to the favour of a Christian, and how can the poor Jew find it, whom extortions have already reduced to the misery of Lazarus?"	В его взгляде отразились страх, и надежда, и подозрение. Но при последних словах пилигрима ужас вновь овладел им, он упал ничком и воскликнул: - У меня найдутся средства, чтобы обеспечить себе благоволение! Увы! Есть только один способ заслужить благоволение христианина, но как получить его бедному еврею, если вымогательства довели его до нищеты Лазаря?
Then, as if suspicion had overpowered his other feelings, he suddenly exclaimed, "For the love of God, young man, betray me not-for the sake of the Great Father who made us all, Jew as well as Gentile, Israelite and Ishmaelite-do me no treason!	Ради бога, молодой человек, не выдавай меня! Ради общего небесного отца, всех нас создавшего, евреев и язычников, сынов Израиля и сынов Измаила, не предавай меня.
I have not means to secure the good-will of a Christian beggar, were he rating it at a single penny." As he spoke these last words, he raised himself, and grasped the Palmer's mantle with a look of the most earnest entreaty.	- Снова подозрительность взяла верх над остальными его чувствами, и он воскликнул: - У меня нет таких средств, чтобы обеспечить доброе желание христианского странника, даже если он потребует все, до последнего пенни.
The pilgrim extricated himself, as if there were contamination in the touch.	При этих словах он с пламенной мольбой ухватился за плащ пилигрима.
"Wert thou loaded with all the wealth of thy tribe," he said, "what interest have I to injure thee?-In this dress I am vowed to poverty, nor do I change it for aught save a horse and a coat of mail.	- Успокойся, - сказал странник. - Если бы ты имел все сокровища своего племени, зачем мне обижать тебя. В этой одежде я обязан соблюдать обет бедности, и если променяю ее, то единственно на кольчугу и боевого коня.
Yet think not that I care for thy company, or propose myself advantage by it; remain here if thou wilt-Cedric the Saxon may protect thee."	Впрочем, не думай, что я навязываю тебе свое общество, оставайся здесь, если хочешь. Седрик Сакс может оказать тебе покровительство.
"Alas!" said the Jew, "he will not let me travel in his train-Saxon or Norman will be equally ashamed of the poor Israelite; and to travel by myself through the domains of Philip de Malvoisin and Reginald Front-de-Boeuf-Good youth, I will go with you!-Let us haste-let us gird up our loins-let us flee!-Here is thy staff, why wilt thou tarry?"	- Увы, нет! - воскликнул еврей. - Не позволит он мне ехать в своей свите. Саксонец и норманн одинаково презирают бедного еврея. А одному проехать по владениям Филиппа де Мальвуазена или Реджинальда Фрон де Бефа... Нет! Добрый юноша, я поеду с тобой! Поспешим! Препояшем чресла, бежим! Вот твой посох... Скорее, не медли!
"I tarry not," said the Pilgrim, giving way to the urgency of his companion; "but I must secure the means of leaving this place-follow me."	- Я не медлю, - сказал пилигрим, уступая настойчивости своего компаньона, - но мне надо прежде всего найти средство отсюда выбраться. Следуй за мной!