Айвенго (Ivanhoe)

Neither did the Rabbins disown such acquaintance with supernatural arts, which added nothing (for what could add aught?) to the hatred with which their nation was regarded, while it diminished the contempt with which that malevolence was mingled.	Раввины и не опровергали слухов о своих сношениях со сверхъестественными силами, потому что, с одной стороны, такая молва ничего не прибавляла (да и можно ли было что-либо еще прибавить!) к той ненависти, которую питали к их национальности, но, с другой стороны, за это к ним относились с меньшим презрением.
A Jewish magician might be the subject of equal abhorrence with a Jewish usurer, but he could not be equally despised.	Еврейского чародея можно было ненавидеть не меньше, чем ростовщика из евреев, но нельзя было обходиться с ним так же презрительно.
It is besides probable, considering the wonderful cures they are said to have performed, that the Jews possessed some secrets of the healing art peculiar to themselves, and which, with the exclusive spirit arising out of their condition, they took great care to conceal from the Christians amongst whom they dwelt.	Впрочем, принимая во внимание некоторые изумительные случаи исцеления ими различных болезней (случаи, занесенные в летописи), можно предполагать, что евреи действительно обладали тайнами врачевания, которые передавали друг другу из рода в род, но тщательно скрывали их от христиан, среди которых жили, по весьма понятному духу обособленности, вытекавшему из их положения гонимой национальности.
The beautiful Rebecca had been heedfully brought up in all the knowledge proper to her nation, which her apt and powerful mind had retained, arranged, and enlarged, in the course of a progress beyond her years, her sex, and even the age in which she lived.	Прекрасная Ревекка основательно обучалась всему, чему могли научить ее соплеменники; ее природные способности и сила ее ума помогли ей все это запомнить, привести в порядок и развить самостоятельным мышлением гораздо глубже того, чего можно было ожидать от юной особы ее пола в том веке, когда она жила.
Her knowledge of medicine and of the healing art had been acquired under an aged Jewess, the daughter of one of their most celebrated doctors, who loved Rebecca as her own child, and was believed to have communicated to her secrets, which had been left to herself by her sage father at the same time, and under the same circumstances.	Сведения по медицине и врачебному искусству она получила от пожилой женщины по имени Мириам, дочери одного из знаменитейших еврейских раввинов и докторов. Мириам любила Ревекку, как собственную дочь. Ходили слухи, что она передала Ревекке все тайные познания, которые получила от своего мудрого отца.
The fate of Miriam had indeed been to fall a sacrifice to the fanaticism of the times; but her secrets had survived in her apt pupil.	Мириам стала жертвой суеверия и изуверства тех времен. Но ее врачебные секреты перешли по наследству даровитой ученице.
Rebecca, thus endowed with knowledge as with beauty, was universally revered and admired by her own tribe, who almost regarded her as one of those gifted women mentioned in the sacred history.	Ревекка, обладавшая не только красотой, но и обширными познаниями, пользовалась чрезвычайным уважением среди своего народа, ее считали почти равной тем одаренным женщинам, о которых упоминается в священном писании.
Her father himself, out of reverence for her talents, which involuntarily mingled itself with his unbounded affection, permitted the maiden a greater liberty than was usually indulged to those of her sex by the habits of her people, and was, as we have just seen, frequently guided by her opinion, even in preference to his own.	Сам отец ее, отдавая невольную дань восхищения ее талантам, что не мешало ему любить ее безгранично, предоставлял ей несравненно большую свободу, чем было в обычае у евреев, и не только часто спрашивал у нее совета, но, как мы видели, подчас действовал, считаясь с ее мнением больше, чем со своим собственным.