Айвенго (Ivanhoe)

This castle, for ten years, has opened to no priest save the debauched Norman chaplain who partook the nightly revels of Front-de-Boeuf, and he has been long gone to render an account of his stewardship.-But thou art a Saxon-a Saxon priest, and I have one question to ask of thee."	Вот уже десять лет, как в этом замке не бывало ни одного священника, исключая того распутного норманна, который был здесь капелланом и по ночам пьянствовал вместе с Реджинальдом Фрон де Бефом. Но и он давно отправился на тот свет давать богу отчет в своей пастырской деятельности. А ты сакс, да еще саксонский священник, и мне нужно задать тебе один вопрос.
"I am a Saxon," answered Cedric, "but unworthy, surely, of the name of priest.	- Да, я сакс, - отвечал Седрик, - но недостоин звания священника.
Let me begone on my way-I swear I will return, or send one of our fathers more worthy to hear your confession."	Отпусти меня, пожалуйста! Клянусь, что я вернусь сюда или пришлю к тебе другого духовника, более меня достойного выслушать твою исповедь.
"Stay yet a while," said Urfried; "the accents of the voice which thou hearest now will soon be choked with the cold earth, and I would not descend to it like the beast I have lived.	- Погоди еще немного, - сказала Урфрида, -скоро голос, который ты слышишь, замолкнет в сырой земле. Но я не хочу уходить туда без исповеди в своих грехах, как животное.
But wine must give me strength to tell the horrors of my tale."	Так пусть вино даст мне силы поведать тебе все ужасы моей жизни.
She poured out a cup, and drank it with a frightful avidity, which seemed desirous of draining the last drop in the goblet.	Она налила себе стакан и с жадностью осушила его до дна, как бы опасаясь проронить хоть одну каплю.
"It stupifies," she said, looking upwards as she finished her drought, "but it cannot cheer-Partake it, father, if you would hear my tale without sinking down upon the pavement."	Выпив вино, она подняла глаза и проговорила: - Оно одурманивает, но ободрить уже не может. Выпей и ты, отец мой, иначе не выдержишь и упадешь на пол от того, что я собираюсь рассказать тебе.
Cedric would have avoided pledging her in this ominous conviviality, but the sign which she made to him expressed impatience and despair. He complied with her request, and answered her challenge in a large wine-cup; she then proceeded with her story, as if appeased by his complaisance.	Седрик охотно отказался бы от такого зловещего приглашения, но ее жест выражал такое нетерпение и отчаяние, что он уступил ее просьбе и отпил большой глоток вина. Словно успокоенная его согласием, она начала свой рассказ.
"I was not born," she said, "father, the wretch that thou now seest me.	- Родилась я, - сказала она, - совсем не такой жалкой тварью, какой ты видишь меня теперь, отец мой.
I was free, was happy, was honoured, loved, and was beloved.	Я была свободна, счастлива, уважаема, любима и сама любила.
I am now a slave, miserable and degraded-the sport of my masters' passions while I had yet beauty-the object of their contempt, scorn, and hatred, since it has passed away.	Теперь я раба, несчастная и приниженная. Пока я была красива, я была игрушкой страстей своих хозяев, а с тех пор как красота моя увяла, я стала предметом их ненависти и презрения.
Dost thou wonder, father, that I should hate mankind, and, above all, the race that has wrought this change in me?	Разве удивительно, отец мой, что я возненавидела род человеческий и больше всего то племя, которому я была обязана такой переменой в моей судьбе?