Айдарский острог

— Почто ж втридорога? — хихикнул Палёный. — Втридорога мы сами у купчишек на Лопатке товар берём, а уж иноземцы платят сколь скажешь — и пять, и десять. Опять же, ныне ты ему нож али топор всучишь, а соболей да лис он на след год отдаст — сколь скажешь. Так и живём...

— ...хлеб жуём, — машинально закончил Кирилл старинную поговорку.

— Какое там! — хмыкнул Палёный. — Хлеб на Лопатке и приказчик-та не по всем праздникам пробует, а народ одной юколой пробавляется.

— Ну, с юколой — это понятно... А вот как хлеб туда доходит? Ведь доходит же? Купцов, опять же, ты поминал...

— Да то ж всем ведомо! Али ты от веку с таучинами сидишь? Однако ж грамотный...

— Обо мне мы потом поговорим. Поведай-ка лучше, как товар на Лопатку идёт, как ясак вывозят, — потребовал Кирилл, невольно перенимая манеру собеседника говорить. — Что там да как — расскажи по порядку от начала до ныне.

— От Сотворения, что ли?!

— Угу, — усмехнулся учёный, — от Присоединения.

— Будь по-твоему... Чай, ведаешь, сколь лет народ по Сибири байки про речку Погычу рассказывал. А ныне уж не сказывает, потому как нашли ту Погычу — Лопаткой зовётся. В земле она течёт, что промеж двух морей возлежит. Соболя в той земле больше, чем белок по Иле-реке: незнатный промышленный два сорока за сезон возьмёт и не устанет. А лисы всех родов вкруг изб шастают — юколу воруют да с собаками из-за корма дерутся.

— А по речкам в лето столь рыбы с моря идёт, что и дна не видать — аж вода с берегов выходит! — в тон продолжил Кирилл.

— Истинно! — подтвердил собеседник. — Одно худо: мокрость в воздухе изрядная да мух тьма водится. Вот и гниёт юкола на вешалах — червь её точит.

— Про горы гремучие, что огнём да дымом плюются, рассказывать не надо, — предупредил слушатель. — Про земли трясение и дожди чёрные нам тоже всё ведомо. Ты расскажи, как там людишки живут-могут? Мыслю я: по государевой службе пришёл на Лопатку народ весёлый — клейма негде ставить.

— А то! — с какой-то даже гордостью подтвердил Палёный. — Чай не один приказчик по воле нашей Богу душу отдал! Опять же лопатников тамошних смирять надо было — чем не веселье?

— В общем, принялись царёвы люди иноземцев обирать и притеснять всячески. Пушнину те, правда, сперва не добывали, но делали на зиму запасы — рыбу сушили. Вот её-то и отнимали казаки, чтобы самим не работать. Так?

— Чо ж не взять-та с иноземца, коли можно? — цинично ухмыльнулся Лука. — А кто не доволен — в рыло! Опять не доволен? — в ножи! А того слаще, как они бунтовать вздумают — гы-гы-гы! С острожка в острожек ездют, по углам шепчутся — сговариваются, значит, всем скопом собраться да людей православных извести вовсе. А чо таиться-та, коли бабы ихние до наших удов охочи! Её помять хорошенько, так она про своих всё расскажет — и вопрошать не надобно. Ну, правда, по множеству своему, бывало, и жгли иноземцы остроги-та наши...

«Ага: Стеллер и Крашенинников не врали», — мысленно усмехнулся Кирилл и спросил напрямую:

— У тебя сколько лопатников в холопах было?

— С дюжину — более мне не потребно, — солидно ответил Лука.

— Да-а... — вздохнул Кирилл. — Сквозь горы и тундру пришли на Лопатку люди русские — голодные да холодные, нагие да босые. Иной отродясь не только золота, но и серебра в руках не держал, не воеводе, а и десятнику в землю кланялся, перед псом хозяйским шапку ломал. В земле новой последние стали первыми — рабы сделались господами и сами завели себе рабов. Прям-таки рай земной: лежи на печи да покрикивай, чтоб старались нехристи, чтоб дрова да корм заготавливали, чтоб одёжку-обувку шили — да понарядней! А самому и до нужного места дойти лень...

— Да ты, видать, бывал на Лопатке, Кирилл Матвеев! — рассмеялся в темноте Палёный. — По что ж спрашиваешь, коли сам знаешь?

— Не был я там... давно, — буркнул в ответ Кирилл. — И многого не знаю. Вы и правда под себя гадили?

— Гы-гы-гы, ты чо, Кирюха?! Ну, если по пьяни тока... А так — уж всяко холопы до нужника донесут!

— По пьяни?! Что ж вы там пили? Бражку из жимолости или рябины?

— По началу, сказывают, так и было. Только много ль той бражки наваришь — с ягоды-та? Казачки наши добрее удумали. Растёт по Лопатке трава сладкая — где мало, а где хоть косой коси да в стога греби. Той травы листовые стебли лопатники спокон веку как сласть потребляли. Ежели стебли травы сей на солнце подвялить, а потом в чане заквасить, то брага крутая родится, но к питию не весьма пригодная. Ту брагу в котёл, котёл на огонь, а поверх его крышку...

— А змеевик из чего?

— Кто чего? Змей?!

— Да не змей, а труба такая... Ну, откуда водка капает!

— Во-он чо! То ж служилому не задача! Фузея-то на что?

— Ружьё?! Как это?

— А так: сымаешь ствол и к крышке котла глиной примазываешь — любо дело! А трава сия и вкруг Айдарского острогу растёт. То-то людишкам там радость была, как прознали от лопаткинских про вино-та! Иноземцы, опять же, до него зело охочи — всё отдать готовы, только наливай!

— Местных спаивать?! Молодцы... После нас хоть потоп!