Айдарский острог

Нательный казачий крест оказался крупным — сантиметра четыре в длину. Сделан он был не из меди, а из железа. «Ведь это прямо „ноу-хау“ какое-то! — восхитился Кирилл. — Как говорится, простенько и со вкусом! Основание с боков и низ косой перекладинки заточены, причём так, чтобы не ранить тело при носке. Если руки связаны спереди, то надо исхитриться взять крестик в зубы — и ты свободен. При всём при том нательный крест — это последнее, что отбирают у человека, если, конечно, его грабят не дикари».

— Ничего святого, — констатировал Кирилл, перебрасывая крест обратно владельцу. — Зовут-то как?

— Морозкой, знамо дело! — усмехнулся служилый и помахал пятерней с отмороженными пальцами. — Али запамятовал?

— Вот теперь, Палёный, я тебя вспомнил!

Да, Кирилл действительно вспомнил тот давнишний эпизод из своей острожной писарской практики. Как-то раз по окончании рабочего дня он, по своему обыкновению, лежал на тюках с казённым добром и размышлял о возвышенном — принесёт сегодня Настасья пожрать или нет. За щелястой стеной, где помещалась охрана, послышался шум и гомон. Кирилл без труда уяснил, что пришли какие-то мужики и просят охранников допустить их к писарю. Просьба, вероятно, была подкреплена кое-чем материальным — на дворе стояла поздняя осень, и запасы ягод на бражку у служилых ещё не иссякли.

Разговор постепенно сделался более оживлённым и дружеским, а потом посетители были запущены во внутреннее помещение. Кирилл, «держа марку», сначала послал их куда подальше, но, получив в виде аванса полуведёрный жбан вонючей жидкости, согласился-таки «справить дело».

Дело же это было следующим. С командой капитана Петруцкого в Коймский острог прибыл «неволей взятый» (то есть приказом назначенный) обольский казак Семён Морозко. Сюда же по осени пришли годовальщики — положенный год (а на самом деле 3-4) отслужившие казаки из Айдарского острога. Им предстоял путь в «родные» селенья — как бы на отдых, как бы к хозяйству и семьям. Один из этих годовальщиков — Лука Палёный — за определённую мзду (две лисы сиводушчатых, пять рыжих да два соболя) согласился «поменяться службой» с Морозко. Данная сделка — вполне легальная — должна быть закреплена на бумаге. Более того, поскольку происходит передача матценностей из одних рук в другие — по сути свершается акт купли-продажи, — должен быть уплачен соответствующий налог в государеву казну.

Что в таких случаях полагается писать, Кирилл, конечно, не знал, но Морозко, видать, не первый раз откупался от немилых сердцу назначений и смог продиктовать положенный текст. Потом служилые заспорили, кто из них должен платить «десятину» и какой ей быть — лисицей рыжей или неполной шкуркой соболя. Дело происходило при свете жировой плошки, поскольку дефицитные свечи писарю выдавались лишь для «дел государевых». Кирилл и буквы-то на бумаге различал с трудом, не то что лица посетителей — только голоса и слышал. После их убытия он обнаружил, что принесённую бурду пить не может — ягодную бражку чёрт знает чем «крепили», да и уксуса в ней оказалось больше, чем спирта. В общем, свой гонорар он сменял у охраны на две копчёные гусиные ноги и очень жалел потом, что продешевил.

— А хоть и Палёный, — усмехнулся казак. — Всё нутро уж промёрзло!

— Ладно, одевайся!

— Угу... Дык эта... Авуспр юмо нивер! Не с киру емн зеб оп лезем итьхо...

— Что?! — вскинул голову Кирилл.

Далее последовала короткая немая сцена: сидя на корточках, учёный пытался понять смысл этих звуков, а голый казак стоял напротив и как бы целился ему в лицо «вилкой» — растопыренными средним и указательным пальцами левой руки. «Данный жест не опасен, — сообразил Кирилл, — поскольку для тычка в глаза слишком далеко. Между пальцами что-то темнеет — татуировка, наверное. Скорее всего, именно её служилый мне и демонстрирует». На этом сцена кончилась.

— Да ни чо... — с некоторым разочарованием произнёс пленный. — Справу мою верни! Не с руки мне без неё по земле-то ходить...

— Обойдёшься пока, — усмехнулся Кирилл. — Что же ты в Икутск-то не пошёл, а? Ждут тебя там, наверное? Ой, ждут не дождутся, да?

— Знамо дело, ждут, — кивнул служилый и добавил тоном, даже не претендующим на искренность: — Жена, детишки, хозяйство опять же — всё догляду требует. Да, вишь, дело-то какое: весточку я получил, будто целовальник должок требует, а я без прибытку. Ить заберёт нехристь коровёнку, а то и избу в казну отпишет — как жить-то? Вот и удумал я послужить ещё малость — авось поправлюсь!

— Детей-то у тебя пять или десять? — в тон ему поинтересовался Кирилл. — Одевайся, поехали!