Айдарский острог

— Конечно! И про предка нынешних таучинов с генетическим материалом, который здесь сохранился, а в нашем мире был утрачен, и про... Только всё пошло наперекосяк! Мы не смогли остановить поход Петруцкого! Но... Но ни российского войска, ни капитана больше нет! А Луноликая... Ведь всё дело в ней... А она... Впрочем, наверное, это нормально — по женской логике.

— Луноликая — твоя женщина?

— Была... Она же потомок того самого русского парня...

— Не говори глупостей, Кирилл... Про Луноликих я знаю... Наследственное имя... Последняя из них... Которая сейчас... — Андрей Константинович помолчал, собираясь с силами, и выдал: — Нынешняя Луноликая не имеет отношения к той династии. Таучины удочеряют девочек, они не различают приёмышей и родных. Спроси у Чаяка — он знает, откуда она взялась... По-моему, обычная таучинка... Таких много...

— Бли-и-и-н... Что-то я перестаю врубаться! — вырвалось у Кирилла. Однако он быстро взял себя в руки. — Простите за сленг, Андрей Константинович! Если не она... Кто тогда узловая фигура во всей этой истории про историю?

— А в истории бывают узловые фигуры? Наверное...

Лицо Селиверстова было желтовато-серого цвета, словно он уже умер. Однако старик продолжал говорить:

— Пусть так... Рассказывать долго, а сил нет... Но тебе, наверное, это нужно знать. Если коротко... Мы тогда смогли уйти в параллельную реальность всей командировкой — вот сюда. Но следы ТАМ остались. Кто-то нас выдал. Я почти даже знаю, кто именно... Только это не важно. Через несколько лет был прорыв — за нами. Или к нам. Наверное, это было элитное подразделение, а может, и нет... Просто они знали, что шансов вернуться у них почти нет... Дрались как черти...

— И что было?

— В деталях уже не расскажу... Здесь с нами жило несколько таучинов... Из тех... С ферментом в крови... Твоя мать погибла последней... Возможно, ты что-то запомнил, хотя вряд ли... Тебя отправили в наш мир — была возможность. С другой женщиной... Наверное, она с тобой там и осталась... Мы не думали, что уцелеем... А ты вернулся! Но я не могу вспомнить...

— Чего?!

— Имя забыл... Как-то ведь тебя тут звали...

— Что-о?! — Кирилл был почти в панике. Что ж вы говорите такое?!

— Правду... Неужели не догадался, не почувствовал?

— Гос-споди... — схватился учёный за голову. — Ложная память, сны... Вы об этом?! Погодите... Послушайте, так что же, я — таучин?!

— Конечно...

Кирилл сделал насильственно глубокий вдох, а затем выдох. И ещё раз. Эта примитивная гимнастика не помогла — мысли путались.

— То-то у меня было чувство, что я здесь на месте... Здесь — в этом аду! Ну да, я, оказывается, туземец с мышлением, с хваткой белого человека! И льётся кровь завоевателей, и горят остроги, бли-ин... Вы даже представить не можете, что я здесь натворил! Сколько народу угробил!! Как с этим жить-то?! Вы можете мне объяснить, как жить после всего этого?!

— Хочешь лекарство от боли? — Селиверстов как-то благостно, как-то понимающе улыбался восковым лицом. — Наверное, ты вырос безжалостным к себе... и к другим. А жить... Не знаю... Спроси у того мальчика... который в тебе. Которого в детстве недоласкала мама... И он обиделся... Дети всегда обижаются на рано погибших родителей. Им кажется, что их бросили...

— Никто меня не бросал! Нету никакого мальчика!

— Есть... Обязательно есть... Только он спит, наверное... Взрослый Кирилл его совсем заслонил... Но он есть.

* * *

«Волшебный» камень был уложен на место, дары принесены, обряды выполнены. Время кончилось, срок исполнился — в общем, сделалось все. Теперь Кирилл стоял возле тагита и смотрел на мир, в котором провёл три года. От того, где он жил раньше, этот мир с виду не отличался — та же тундра, те же заснеженные сопки. Только в родном мире — внизу — стоял снегоход, и маленький человечек ковырялся в моторе. Там, наверное, было тихо, а здесь дул ветер — ровный и мощный. На него можно было лечь грудью и нависнуть над обрывом. Обрыв, правда, был невысокий — Кирилл подумал, что, если в прыжке хорошенько толкнуться ногами, метров пятнадцать свободного полёта обеспечено. Этого, конечно, маловато — можно просто покалечиться. Однако такой неприятности легко избежать, если прыгать рыбкой — головой вниз.

Кирилл подошёл к самому краю, встал на базальтовую глыбу и действительно прилёг на ветер. Он лежал на нём, раскинув руки, и печально улыбался. Учёный больше не видел тундру — перед его мысленным взором прокручивался фильм. Точнее, два фильма сразу: в одном — школа, институт, работа, интернет, музеи, библиотеки. В другом — олени, таучины, казаки, остроги, кровь и смерть без конца и без края. Два этих видеоряда не заслоняли друг друга, они просто оба были, и оба в широком формате. А улыбался Кирилл потому, что ему было совершенно ясно, что ни для той, ни для другой жизни он больше не пригоден.

Мужчина и женщина стояли совсем близко за спиной великого воина. Ветер сносил слова в сторону, и мужчине приходилось наклоняться, чтобы расслышать, что говорит собеседница:

— Он не хочет моих ласк, он гонит меня! Кажется, он обиделся на меня за Худо Убивающего!