Аид, любимец Судьбы (СИ)

– Еще чего? А к Зевсу не хочешь? Не с твоим рылом!

– Это что это ты про мое рыло сказал?!

– Сказал – что им только в лохани рыться!

Крепыш с медно блестящей лысиной и носом сливой начал приподниматься – защищать честь любимого рыла.

Увидел меня и вовремя сделал вид, что вставал поприветствовать. Остальные оглянулись и тоже повскакивали.

– Сидите. За ночь не было ничего?

– Волки шныряли, – подал голос самый молоденький. Он немилосердно шмыгал носом. – Два или три. У ворот. Шныряли, но не выли.

Кивнул и оставил стражу завтракать внизу. Вскарабкался на стену, вгляделся в серую гористую равнину, в диск солнца, в дорогу, которую мы загородили крепостью… нет, ничего.

– Неймется, – шепотом полетело снизу. – Который день уже…

А и правда – который?

Дошел по стене туда, где отесанные камни смыкались со скалистыми складками на теле Геи. Зачем-то потрогал холодный с утра базальт. Прикинул в сотый раз: не получится ли у кого влезть, чтобы напасть сверху? Нет, никак.

– Ну, вот теперь на свое рыло посмотри! – победно рявкнули снизу. И звук, как кулак во что-то влип.

Вечно у них с утра потасовки вместо разминки. Но теперь уже не убивают. Медные люди чересчур воинственны, но от привычки сцепляться до смерти я их отучил.

Крепость дышит пыльными каменными улицами, всей своей сотней домов: разрослась в последний год. Строилась как охрана перевала, а вот, понабежало откуда-то каких-то торговцев, селиться начали, воины из ближайших селений невест понаприводили. Может, и город будет.

А война… а какая война? Крон где-то бегает, Крониды тоже чего-то ищут…

Двое ищут. Третий черной тенью меряет переулки нового обиталища людей медного века.

– Идите уже… пока он добрый! – долетает с запахом жареного лука из дверей харчевни.

– Это? Добрый?!

– Был бы злым – давно бы уже тут все лежали. Идите!

Братец-Зевс стал у тигля на славу. Хорошие у него творения получились: здоровые, быстрые, глаза блестят. Правда, не такие мощные, как люди серебряного века, зато плодятся быстро – в создателя.

– Господин!

Лицо у воина красное, как диск восходящего солнца. Медное, обрамленное такого же цвета усами и бородой. И, видно, это из новеньких, что десять дней назад прибыли: еще не уяснил, как со мной себя держать.

Как себя держать, если лавагет с виду моложе тебя?! Я, правда, раздался в плечах, хотя… с Посейдоном не сравнить, так что не считается.

– Мы думали… соревнования сегодня… в центре города… для всех… а?

– На кулаках, борьба, бег и на пращах. Мечи не вынимать.

А то знаю я, чем заканчиваются эти их соревнования.

Воин возвращается к своим – в луковый чад, из которого несется вопль ликования: «Я ж говорил, он добрый пока!»

Нет, я не добрый, я просто не знаю, чем заняться…

Пора бросать это место. Застрял здесь, потому что перевал важный, а на севере дела похуже. Там крепость больше, но жалуются, что соседи серебряного века совсем озверели, цены заламывают, на улицах буянят, набеги какие-то устраивают…

Строители, которые должны укреплять стену, спят брюхом кверху. Чернявый каменщик из потомков сатиров присел на двух других, ковыряясь в зубах. Прочих совсем не видно.

– Камней ждем, – пояснил снисходительно чернявый. – Скоро прибыть должны.

Духота влажной тряпкой обволокла лоб, шлемом сдавила виски. Не терплю шлемы: ни один-то мне не подходит.

Время текло вязко и противно, увязнув в утренней жаре. Зачем-то ходил в конюшню, где квадрига уже успела до дрожи в ногах запугать остальных коней. Конюхи косились страдальчески: неймется бешеному, что ты сделаешь…

Крепость проснулась, забурлила глухо, мерно. Плеснула двумя-тремя потасовками на улицах. Пришлый наемник-лапиф, пошатнувшись, толкнул в плечо. Схватился за свое плечо с криком: «Потише, рвань!»

Дальше остался недоумевать уже на стенке. Или в стенке. Все-таки непонятно, что из чего нужно извлекать.

Может, стоит панцирь надевать побогаче? Афина вон так и носится: в сияющем, парадном, работы тельхинов. В прошлый раз, когда пришлось навестить племянницу, меня какие-то обожатели близко не желали подпускать к «великой богине».

Еще все пытались дознаться, где я такую колесницу угнал.

Афина потом смеялась. Предлагала их превратить во что-нибудь на скорую руку, хотя они и так уже превратились: в зеленый студень, когда услышали, как дочь Зевса назвала меня по имени.

В доме пусто. Он стоит на возвышенности, и его даже в насмешку не называют дворцом, хотя мегарон ничего – просторный, и колонны даже есть: ложные, кто-то от нечего делать в мое отсутствие присобачил.

Старуха-рабыня шаркает веником из засохших листьев. Проскальзывает служанка: молоденькая, темнокожая. Новенькая: еще улыбаться не разучилась. Повинуется жесту, подходит, подставляет бедро под ладонь…

Скучно. Наведаться к Левке? Был недавно. И туда лучше – ночью, когда волны играют диким серебром.

В оружейной грохот и ругательства: там складывают трофеи. Дошли у воинов руки: последний бой был двенадцать дней назад.

А может, не руки дошли, а просто интересно в оружии покопаться.