Аид, любимец Судьбы (СИ)

И листья серебристого тополя падают на плечи, летят в Амсанкт, смущая черные воды озера, превращая озеро – в зеркало памяти. Тополь тоже знает: все уже кончилось. Теперь обернуться в последнем усилии к той, что замерла за плечами, а потом… потом…

Все потом. А пока пусть чуть-чуть подождет время. Мы с ним – одной крови, я могу попросить по старой памяти. Битва малость затянулась, с пальцев до сих пор капает ихор [1] , а блаженного безделья я не позволял себе очень давно, но теперь все кончилось, и можно посидеть на обрывистом берегу озера – подвести в уме бесконечно длинную черту.

Все кончилось. Что? Ну, то, что когда-то началось.

Из-за спины – то ли вздох, то ли смех. И вопрос – немой: «А ты помнишь, как начиналось?»

Я ловлю на обожженную левую ладонь серебристый лист тополя и гляжусь в черную воду – черную не как Стикс или мой мир, черную, как было там, в начале.

Я размыкаю губы, позволяя дару Мнемозины [2] владеть мною безраздельно.

– Как будто это было вчера.

***

Крик выворачивал легкие. Резал уши. Ввинчивался в виски.

Тонул в непроглядной тьме без остатка. Уходил в безвременье.

Больше крику некуда было деваться.

Здесь есть только тьма – вязкая, душная, липнущая к лицу и телу. И безвременье.

Еще пустота.

Все это мальчик знал – но все же кричал, пока не почувствовал, как растет в груди болезненное ощущение разрыва.

Тогда, поняв, что не может больше издавать звуков, умолк.

Голос, который он пытался заглушить криком, явился тут же – мягкий, идущий со всех сторон, а может, звучащий изнутри.

«Только не плачь, хороший мой. Хочешь послушать сказку, маленький?»

Проклятый голос раздавался неизменно и преследовал неумолимо: заткнешь уши, а он все равно звучит.

И никогда не слушал, что ему говорят в ответ.

«Нет, не хочу! Я не хочу! Уходи, я не хочу!!!»

«Вначале был только великий Хаос – бескрайний, плодоносный, содержащий в себе вся и все… И явились из Хаоса Эреб – предвечный мрак, Эрос-Любовь, и Нюкта-Ночь, и Гея-Земля, и много чего еще, много кого еще…»

Тяжело дыша, мальчик смотрел во тьму широко открытыми глазами. А может, глаза были закрыты – это не играло никакой роли.

«Уран-Небо воцарился в мире и взял в жены Гею-Землю, и она родила. Первых ее детей – Гекатонхейров-Сторуких и Циклопов – Уран вверг обратно в материнскую утробу, устрашенный их мощью. И они томились в Тартаре – глубочайшей бездне – и корчи мук сотрясали Землю…»

Из глаз вытекало что-то холодное, щекотало и склеивало ресницы, бежало по горячим щекам, застывая на них кристалликами соли. Это по каплям выходила ненависть, поселившаяся внутри, – когда успела? Это бежало к подбородку и капало с него жгучее осознание того, что последует дальше.

«Затем Мать-Земля родила титанов – новое племя, прямодушное и могучее, владеющее горами и морями. Она подстрекала своих детей свергнуть Урана, но титаны знали мощь отца и не решались пойти против него. Осмелился лишь один – Крон Криводушный, Повелитель Времени. Взяв адамантовый серп, выплавленный матерью-Геей, Крон оскопил своего отца Урана и воцарился над титанами и над другими племенами…»

Появился и нарастал жалобный детский вой в груди – не дальше, пожалуйста, не надо дальше…

«Крон взял в жены свою сестру – Звездоглазую Рею… – голос печален. Голос прерывается вздохом. – И они жили… да, мой мальчик, они хорошо жили, только сначала у них не было детей. Наверное, хорошо, что у них не было детей, мой мальчик, потому что Уран предсказал сыну: его ждет та же участь. Усмехаясь, лишенный плодородия Уран прошамкал: «Судьба-Ананка, рожденная из Хаоса прежде всех, не минует тебя. Придет час – и тебя свергнет сын». И Крон поверил – зачем только он поверил?!»

Мальчик извивался и бился, силясь освободиться от сладкой сети голоса. Вместе с голосом в полубеспамятство приносился неясный шум моря, облизывающего скалы, и запах молока, и мягкие руки касались лба…

«Когда прозвучало это предсказание, жена Крона Рея ждала ребенка. Ей так хотелось – пусть будет девочка. Она даже придумала ей хорошее имя – Гестия… Но родился мальчик. Наследник».

«Это не я».