Ай-Петри

В тот же день я покинул Ялту – пешком по Нижней, тихоходной, дороге, неутомимо извивающейся над морем, связывая прибрежные поселки.

Изучив путеводитель, я задумал посетить с ночевкой все дворцы Крыма. Начал с Ливадийского, продолжил Юсуповским и наскоро закруглился Воронцовским. Никаких призраков в их ночных парках – ни шелестящей шелками дамы с светящейся копной подъятых к затылку волос и пустыми глазницами, ни царя Николая с бездыханным ребенком на руках, ни кого-либо еще из эфемеров я не обнаружил, зато в Воронцовском меня едва не покалечил пьяный сторож, из двух стволов пальнувший в упор солью с хлоркой. С окровавленной грудью, я отобрал у него дробовик, накостылял прикладом и после отмокал в море, задыхаясь от вони, плача от пульсирующей вместе с кровотоком, остывающей боли.

После ранения следовало отлежаться, и так я осел между Мисхором и Алупкой, где поселился с облегчением, предполагая не спеша окончить дела.

Ночевал редко на санаторском пляже, чаще в ротонде, тургеневского типа, на повороте выезда от нижней станции фуникулера, под самою пятой горы Св. Петра. Мне всегда нравились постройки, похожие на портик, даже бензоколонки. Вот и светлая ротонда – утиль профсоюзного рая – приглянулась мне строем частей: двенадцать свеч-колонн, силуэты танцовщиц, составлявшие балюстраду, – и купол, хоть и высокий, метров шесть, но немыслимо утыканный кляксами сажи от догоревших спичек. Иногда ветер, вильнув, доносил от обрыва вонь мочи. Вниз к морю уходил головоломный сыпучий склон, по которому едва ли возможно было целым подняться обратно. К тому же спуск выводил на территорию ампирного, сталинской постройки санатория, со сторожами которого мне совсем не хотелось связываться.

Обычно, устроив изголовье между балясин, я засыпал, вслушиваясь в молчание парочек, тискавшихся там и тут у парапета над обрывом. Высокое море, вздымающийся в лунном свете силуэт горы, покров и царство ее тени, сосны, звезды, даль обзора, распахнутая из ротонды, как нагота возлюбленной, – все это возбуждало предельную ясность.

Берег в отдалении гремел дискотеками. В кромешной темноте группы подростков, обдавая матерщинным гамом, гоготом, пыша перегаром и пылом сладострастья, шастали по дороге между пансионатами. Роль невидимки мне давалась легко, как бродяге пешие километры.