Ай-Петри

Но вот третий день стоит совершенный, тугой, как полный парус, штиль, ни облачка; духоты особой нет, вода – тепляк, а у соседней стоянки ошивается черный долговязый песик, с белыми шпорами, с оранжевым, как спасательный круг, ошейником, и кличут его нелепо – Шарко.

Я лежу на окоеме, кружась, как четвертующийся на колесе – и небо, раскалившись, буравит, расшвыривает меня воронкой яростного света. Могучий атомарный поток возносит меня к Эчки-Дагу, и на мгновенье провисаю белесой тонкой дымкой над вершиной, захолонув от высоты и разъятости.

И обратно – чудом – вниз. Я собираюсь в мысль: если Бог покидает человека, лишает его и Своего гнева, и Своей любви, то тогда человек, если выживает, превращается в Его орудие.

Рельеф и формы пепловых натеков, нависающих над головой, поражают: конические навалы, конусы мощных оползней собираются из складок, вздутых жил, лучевых вспучиваний. Явственно проглядывают раскинутые бедра, ягодицы, дельты, атлетический пресс, бицепсы, трицепсы, сжатый кулак – размером с дом. Свалка скульптурных эскизов, нагроможденная художественным бешенством тектонических исполинов, подавляет любую мысль о телесном совершенстве.

Сегодня во сне я вдруг осознал губами то, что знал всегда, но не в силах был произнести: что ты – душа моя. Извиваясь ночью на песке, сквозь муку, я полз, стремился к тебе и вдруг стал от прямого укола: как лицо отражается в воде, так сердце мое отразилось в твоем сердце.

В бухте регулярно появляются два конника. Об их прибытии можно узнать по травянистым кучкам помета на тропе, идущей из поселка вдоль самой кромки прибоя. Море нехотя подчищает меты. Лошади ухоженные, с тиснеными уздечками – белая и гнедая – осторожным шагом, западая крупами по сторонам, идут по крупной гальке. Копыта соскальзывают с булыжников со стуком кастаньет. Бесседельные эти всадники – татары, в тренировочных штанах, с наколками под закатанными рукавами. На белой – Кизим. Он главный. Манеры его глумливы. Едучи вдоль пляжа, мимо девушек проезжает воззрившись и осклабившись. Кизим снабжает население бухты анашой. 20 гривен коробок. Но мне все равно. Денег у меня нет. Против меня в воде камень. Его край чуть выдается над безупречной линией горизонта. На камне сидит нагая девушка, колени подтянуты к груди, лицо обращено к закату. Я засыпаю с приоткрытыми глазами. Во сне, сквозь ресницы, вижу, как девушка трогает ногой воду – и камень оживает, поднимая лиру рогов и вытягивая губы к солнцу.

Сейчас, на исходе заката – ртутная линза штиля наполняет бухту. Розовая дуга над горизонтом, тая, лучится широкими правильными углами: транспортир из небесной готовальни, да?

Прошлой ночью в бухту вошла двухмачтовая яхта и встала строго напротив. Я ждал десанта, но на палубу никто так и не вышел. Поднялась луна – и обнаружила: висящего на рее – руки по швам – человека. Я пригляделся в кулак, раздав диафрагму: костюмный манекен, наряженный – бескозырка, ленточки, ремень с пряжкой.

Тем не менее спалось дурно. Утром бухта была пуста.