– Что ж, а для меня
Последнее слово было произнесено с непередаваемым отвращением.
Мы стояли по центру комнаты, я смотрела в серо-зелёные глаза мужчины и не знала, что ответить. Арх-хан рушил мои убеждения, как тайфун срывает крыши с домов, поднимает в воздух тонны железа и вырывает с корнями вековые деревья. Походя. Не задумываясь. Для тайфуна это игра, а для гуманоидов – жизнь. Вот и сейчас Арх-хан говорил, злился, негодовал, а при этом рушил мою жизнь. Как тяжёлый молот расколачивал её на осколки.
Часть меня пыталась принять традиции ларков, утверждала, что в этом есть логика, а где есть логика – там всегда порядок. Часть меня отказывалась воспринимать аргументы Арх-хана. Чистокровная цваргиня, выросшая на планете, где всё всегда делалось по строгим правилам и законам, где рациональные решения априори считались аксиомами, исследования Планетарной Лаборатории – незыблемыми догмами, а излишние проявления чувств – плебейством, билась в припадке паники, не зная, как ей поступить.
Мужчина неожиданно расплёл руки на груди и порывисто шагнул ко мне.
– Скажи мне, Лейла, разве это не высшая степень свободы – заниматься любовью с тем, кого выбираешь именно
Он навис надо мной. Такой огромный. Такой дикий в своей внешности и поступках и такой цивилизованный – в своих принципах. Полный разрыв шаблона. Я стояла и смотрела на него, понимая, что вот сейчас передо мной настоящий Арх-хан. Он никогда не скрывал своих чувств и желаний, но именно сейчас я его понимала так, как никогда и никого. А он понимал меня. Ведь побежал же, наплевав на хайду и цветение ракхаши, попытался донести и объяснить. И про самую первую нашу встречу – снова правда. Я боялась себе в этом признаться, но он уже тогда понял, что всё моё естество потянулось к нему. Иррационально. Бессмысленно. Возможно, вначале это был просто сырой интерес на фоне той разницы, что буквально искрила между мной и им, а сейчас… Вселенная, найдётся ли хоть один гуманоид, который понимает меня так, как он?
Если бы меня спросили, как себя чувствуют люди внутри поезда, который сходит с рельс, то я бы ответила – вот так. Глаза в глаза. Когда ощущение, что ты срываешься в пропасть вместе с тонной железа, и наяву видишь, что через несколько секунд умрёшь. Тебя переломит как соломинку под грудой металлолома. Но есть миг, когда ты паришь в воздухе и, кажется, гравитация ещё не действует. Точка невозврата.
Его шёпот обжёг похлеще, чем раскалённые Сухие Пески. Он ничего не сделал, даже не притронулся, а у меня возникло ощущение, что Арх-хан уже нажал какие-то кнопки глубоко внутри меня. Одним своим оливковым взглядом с вертикальными зрачками. Одним горячим дыханием. Одной кривой ухмылкой, которая так ему шла.
Очень медленно мужчина поднял руку и провёл шершавой подушечкой по моей щеке, коснулся нижней губы, заправил выбившийся локон за ухо.
– Лей-ла-а, – протянул он, а у меня по шее пронеслись мурашки от того, как сладко и тягуче прозвучало собственное имя в его устах, – ты хочешь меня, а я давно хочу тебя. Разреши мне.
Он потрошил меня взглядом, на дне чёрных зрачков клубилось такое мощное желание, что низ живота потяжелел. Я никогда не хотела этого. Я не пробовала… ни с кем. И не представляла себе, как это – быть с мужчиной. Ни одна цваргиня, которая дорожит репутацией, не станет спать с мужчиной. Даже поцелуи – только с женихом, одобренным Планетарной Лабораторией.
Арх-хана никто не одобрял. Более того, у снулых чиновников рога бы распрямились от возмущения, если бы они узнали, что на меня – молодую цваргиню! – претендует ларк. В первом эшелоне всегда были чистокровные богатые цварги из аристократических ветвей. Во втором – не очень богатые, не очень родовитые, но всё еще чистокровные. В третьем… А не было третьего. Ни один полуцварг или мужчина с чуть разбавленной кровью не имел права жениться на цваргине. Раса находилась на пороге вымирания. А тут ларк…