Селедка жаловалась, что люди ей здорово насолили.
Дятел выстукивал дерево, как врач пациента.
В повести так много пили, что из нее можно было гнать спирт.
Дети — цветы жизни. Не давай им, однако, распускаться.
Даже лучший жокей не приходит к финишу раньше своей лошади.
Доклад — это кратчайшее расстояние между двумя цитатами.
Дачные романы — не для толстых журналов: они без продолжения.
Если человек не может найти себя — адресный стол ему не поможет.
Если песня была спета, он перепевал чужие.
В секретном отделе бог хранил тайны мироздания.
Молодой человек с басней за пазухой.
Загар подобен краске стыда: быстро сходит.
И эхо отвечает, но не за себя.
И шахматный конь спотыкается.
И общая кухня иногда разобщает.
Жег сердца глаголами и другими частями речи.
И гвоздь сезона бывает ржавым.
Когда мне говорят, что построенное на песке непрочно, я возражаю: «А пирамиды?»
Нет пива без недолива.
Копченая рыба по воде не тоскует.
Классики испортили ему вкус ко многим из современных писателей.
От волос у него осталась только расческа.
Классиков должны не только почитать, но и почитывать.
Не преувеличивай! Ты не микроскоп.
Не посыпай главы пеплом. Стряхивай его в пепельницу.
К таким лицам больше всего идут пощечины.
Негативы и таланты надо проявлять.
Не всякая кучка — могучая.
Цыпленок не знал своих родителей: он родился в инкубаторе.
Шляпу подбирают по голове, а не наоборот.
Не нашел своего места в жизни: всегда кого-нибудь замещает.
Ничего не читал. Он был не читатель, а писатель.
Вместе с Санчо Пансой попал в литературу и его осел.
Бритва, безопасная для волос.
Таблетка пирамидона проясняет мысли лучше, чем иная философская система.
Утро только начиналось, и в цветнике томно щурились еще сонные анютины глазки.
У него было кое-что общее с Бальзаком: он тоже женился в Бердичеве.
На искусство он реагировал, но реакция всегда была кислая.
Автомобили толпились у бензоколонки, как лошади у водопоя.
Брал от жизни все, что мог. Даже взятки.
Балет — это опера для глухих.
Будь как солнце: уходя, гаси свет!
В ней не было ничего постоянного, кроме перманента.
В нем было что-то от поэта и что-то от Пегаса.
Грибы имеют форму зонта потому, что растут в дождливую погоду.
Женщины подобны диссертациям: они нуждаются в защите.
Крохотному писателю поставили памятник из мраморной крошки.
Жизнь — это школа, но спешить с окончанием ее не следует.
К концу года отрывной календарь походил на дерево с опавшими листьями.
Жизнь выкурила его, как папиросу, и бросила окурок в сторону.
Лучше эскимо без палочки, чем палочка без эскимо.
Литературный мэтр держался так, точно он проглотил аршин.
Менял мнения, как Амударья русло.
Муж ее был так ревнив, что не позволял ей даже сниться чужим мужчинам.
Зеркало успешно отражало ее попытки казаться красивой.
Не повторяй своих острот: одним лезвием дважды не бреются.
Она трепала ему нервы, как треплют лен.
Переводил со всех языков, но только на один — суконный.
Писать с него портрет не хотелось. Хотелось писать с него натюрморт.
Петух чувствовал, что его зажарят, и пел свою лебединую песню.
Она меняла наряды, как еженедельник обложки.
И фиговый листок опадает.
Зубная боль — пустяки, когда зуб болит у другого.
Он был уже лыс, но писал все еще кудряво.
Она заговаривала ему вставные зубы.
Один в поле не воин. Особенно в футбольном поле.
Ослепленному собой никакой окулист не поможет.
Ответить ударом можно на каждый удар, кроме солнечного.
Он очень шел к своему галстуку.
От перекиси водорода у него посветлели не только волосы, но и мысли.
Она говорила немного по-французски и очень много по телефону.
Она меняла возлюбленных как перчатки. Перчаток она никогда не меняла.
Окололитературное сопрано.
Поэт фамильярно похлопывал Кавказ по его хребту.
Поэт шел в гору, но гора эта не была Парнасом.
Подруга отбила у нее мужа и портниху. Последнего она не могла простить.
Прыгают в воду многие. Немногие выходят сухими из воды.
Работа на футбольном поле к числу полевых работ не относится.
Слово не воробей, но и оно бывает сереньким.
Своих предков он не помнил, но хорошо знал родословную своего фокстерьера.
Столько раз в жизни давал честное слово, что честных слов у него уже не осталось.
Так горячо отстаивал теорию бесконфликтности, что перессорился со всеми друзьями.
Не брал за горло никого, кроме бутылки.
Шутил, боясь быть серьезным. Смеялся, чтоб не зарыдать.
Это был, так сказать, Цезарь наизнанку. Он умел одновременно не делать несколько дел.
У него царственный вид: весь рот в коронках.
Ухаживать за ней было опасно: это походило на лотерею, в которой боишься выиграть.
Ухаживать за своей женой ему казалось столь же нелепым, как охотиться за жареной дичью.
У короля инфант и инфаркт.
Ученье — свет, неученых тьма.
Будь он географической картой, на нем было бы много белых пятен.
Был убит в драке тяжеловесной картиной «Милосердный самаритянин».
Боюсь людей, которые в глаза говорят приятное. Заочно им остается только клеветать.
Века были так себе, средние.
Вина он любил тонкие, а лесть грубую.