Презирал весь мир. О земле говорил: «Круглая дура».
Так много пил за чужое здоровье, что погубил свое.
Шипы — это принудительный ассортимент к розе.
Рассказ был так короток, что едва прикрывал бездарность автора.
С точки зрения воробья, автомобиль менее совершенен, чем лошадь: он не дает навоза.
Шипящие и в азбуке занимают последнее место.
В жизни, как в поезде: жестких мест больше, чем мягких.
Плох тот писатель, которому не верят на слово.
Как бы далеко ни ушла улитка, она не уходит от своего домика.
Стал уважать смородину, когда узнал, что в ней есть витамин «С».
Флюгер думал, что он указывает ветру, куда дуть.
Устами осла говорил баснописец.
Хороший писатель боится быть непонятым, плохой — опасается, что его поймут.
Несколько десятков Новых годов делают человека старым.
У электрической лампочки жизнь всегда на волоске висит.
Внести свое в таблицу умножения можно только переврав ее.
Все артерии у него были сонные.
Не падай духом — ушибешься!
Мухи всегда не в своей тарелке, а в чужой.
Походил на Сократа — лысиной и женой.
Весной даже сапог сапогу шепчет на ушко что-то нежное.
Так часто менял свою точку зрения, что она превратилась в многоточие.
Съедобный гриб прячется, ядовитый — всегда на виду.
Послушать футболистов, так вся история человечества — это история борьбы за первенство в футболе.
Любил природу за то, что она ничем не может повредить ему по службе.
Престарелый трагик ослабевшими руками привычно душил Дездемону.
Резолюция часто подобна покойнику: ее выносят и забывают.
Всем взял — умом, талантом, а кое с кого — и деньгами.
Суд потомства плох уже тем, что рассматривает дело в отсутствие потерпевшего.
Знал, что происходит от обезьяны, но не помнил, от какой именно.
Это был, что называется, рубаха-парень, и рубаха довольно грязная.
Младенец улыбался так кисло, точно его нашли в кислой капусте.
Разгорячить рыбу можно только поджарив ее.
В каждой глыбе мрамора скрывается статуя. Надо только уметь извлечь ее оттуда.
Не всякая испанка — Кармен. Иногда она просто грипп.
Богу невыгодно быть безбожником.
Ее голос хотелось записать на патефонную пластинку, а пластинку — разбить.
Бодрячок гип-гипертоник.
Бульон из певчих птиц.
Оркестр был так безнадежно плох, что дирижер махнул на него рукой.
Забытая мысль всегда кажется значительной.
На Минеральных Водах он пил только кахетинское, а вернувшись, жаловался, что воды ему не помогли.
Спал в очках, чтобы лучше видеть сны.
Смотрящему через треснувшее стекло кажется, что мир раскололся.
Когда река выходит из себя — это наводнение.
Не все философы пьют цикуту. Иные — и пиво.
Смех убивает, но только достойное смеха.
Едва на него находил плохой стих, как он тотчас сдавал его в журнал.
Весна хоть кого сведет с ума. Лед — и тот тронулся.
Это была не пьеса, а оскорбление четырьмя действиями.
Микробы не становятся опаснее от того, что микроскоп их увеличивает.
Лошадь любила выпить и закусить удила.
Нахватал тьму знаний, а до света так и не дошел.
Искусство — не зеркало: оно не обязано отражать все без разбора.
Наследовать болезни имеют право даже самые отдаленные родственники.
Короли и дворники равно должны заботиться о блеске своего двора.
Верит в медицину. Соблюдает диету, как дед его соблюдал посты.
Соловей берет качеством — воробей количеством.
Понтий Пилат мыл руки перед едой.
— Не бойтесь этой гранаты: она ручная.
Он был в том поэтическом возрасте, когда ищут не рифмы, а правды.
Звезды не нуждаются в том, чтобы их превозносили до небес.
Мы ценим поэтов, которые ищут, но предпочитаем тех, которые находят.
Хороший рассказ должен быть краток, плохой — еще короче.
Писать надо кровью сердца. Своего, конечно, а не чужого.
Не всякий безбожно врущий — атеист.
Если ты не сумел найти себя, как же тебя найдут другие.
Сколько времени ни теряешь, а лет все прибавляется.
Не каждый поминутно смеющийся — оптимист. Иногда это просто дурак.
Ледниковый период прошел. Наступил период холодильниковый.
Гости сидели до тех пор, пока не вышли на пенсию.
Покойник не отвечает за то, что делается у него на похоронах.
Говоря о памятнике, все дружно хвалили его цоколь.
Пишет про закаты, рябину, пташек. А сквозь строчки видно: подлец!
В комнате стояла такая тишина, что было слышно, как уходит жизнь.
Разношенные, как домашние туфли, удобные, не беспокоящие мысли.
В глупости человек сохраняется, как шуба в нафталине.
Чужие юбилеи он праздновал, как свои, и говорил на них только о себе.
Брак — это мирное сосуществование двух нервных систем.
Литературная дама в мемуаровом платье.
Когда она заговаривала о чернобурой лисе, муж смотрел на нее волком.
И рождаясь, и умирая, мы делаем кому-нибудь больно.
Нет, она не состарилась. Она была по-старому молода.
Поверхностный острослов, мастер неглубокого каламбурения.
Больше всего она опасалась, что муж заподозрит ее в верности.
Все блохи — выскочки.
Весны проходят, веснушки остаются.
В «Макбете» она могла бы играть ведьму без грима.
В эту зиму мороженого на улицах было больше, чем снега.
В пьесе и в зале было много пустых мест.