Афинские убийства, или Пещера идей

– Что все это значит?

– Я уже сказал, что ты сам мне потом все объяснишь. Идем.

Гераклес подошел к дверям первым; Диагор повторил все его жесты и слова. В сумрачной прихожей обветшалого дома виднелась узкая каменная лестница; по ней спускались несколько человек. Дрожащим шагом Диагор последовал за Разгадывателем и погрузился в темноту. Какое-то время он мог различить только мощную спину своего приятеля; все его внимание сосредоточилось на очень высоких ступеньках. Потом он услышал песнопения и слова. Внизу темнота была другой, будто ее написал другой художник, и глаза для нее нужны были другие; глаза Диагора с непривычки различали только смутные очертания. Сильный винный дух мешался с запахом тел. Вокруг ступенями стояли деревянные скамьи, и они уселись.

– Смотри, – сказал Гераклес.

В глубине залы вокруг возвышавшегося на небольших подмостках алтаря декламировал стихи хор в масках; хоревты поднимали руки вверх, ладонями к зрителям. Казалось, что темные глаза за прорезями масок внимательно за всем наблюдают. Факелы по углам слепили глаза, но, пришурив веки, Диагор смог различить еще один силуэт в маске за столом с грудой пергаментов.

– Что это? – спросил он.

– Театральное представление, – ответил Гераклес.

– Это я знаю. Я хотел сказать, что…

Разгадыватель знаками велел ему молчать. Хор окончил антистрофу, и хоревты выстроились в ряд перед зрителями. Диагор почувствовал, что задыхается в душном воздухе; но беспокоило его не только это: в атмосфере царило исступление зрителей. Их было немного – оставались еще пустые места, – но все они действовали как один: вытягивали шеи, раскачивались в такт пению, пили вино из небольших одров; один из них, сидевший рядом с Диагором, тяжело дышал, выпучив глаза. Вот оно: исступление.

Диагор вспомнил, что впервые видел его на представлениях поэтов Эсхила и Софокла: почти религиозное единение, общая осмысленная тишина, как та, что скрывается в написанном слове, и некоторое… что же?… удовольствие?… страх?… опьянение?… Он не мог этого понять. Иногда ему казалось, что этот бесконечный ритуал намного древнее людского понимания. Это был даже не театр, а что-то более изначальное, анархичное; не было прекрасной поэзии, которую образованная публика могла бы перевести в красивые образы; сюжет почти никогда не был логичным: матери спали со своими сыновьями, сыновья убивали отцов, жены затягивали мужей в кровавые запутанные сети, расплатой за одно преступление становилось другое, месть не имела границ, Фурии преследовали виновных и безвинных, останки оставались без погребения; повсюду немилосердный хор завывал от боли; и простирался давящий беспредельный ужас, какой испытывает человек, оказавшийся один посреди моря. Театр, подобный оку Циклопа, следившего за зрителями из своей пещеры. Диагор всегда испытывал беспокойство от этих полных мук представлений. И вовсе не удивительно, что они так не нравятся Платону! Где в этих спектаклях моральные учения, где правила поведения, где добрый пример поэта, который должен воспитывать народ, где?…

– Диагор, – прошептал Гераклес. – Посмотри-ка на двух хоревтов справа, во втором ряду.

Один из актеров подошел к фигуре за столом. Судя по высоким котурнам и закрывавшей ему лицо сложной маске, казалось, это был корифей. Он завел с сидящим стихомифический диалог:

КОРИФЕЙ: Ну, что же, Переводчик, ищи ключи, коль только существуют.

ПЕРЕВОДЧИК: Давно уже ищу я их. Однако слова меня смущают.

КОРИФЕЙ: Значит, ты думаешь: упорствовать нет смысла?

ПЕРЕВОДЧИК: Нет, ибо верю, что написанное можно расшифровать.

КОРИФЕЙ: А не боишься до конца дойти ты?

ПЕРЕВОДЧИК: Чего же мне бояться?

КОРИФЕЙ: Да того, что, может быть, разгадки-то и нету.

ПЕРЕВОДЧИК: Доколе буду в силах я – продолжу.

КОРИФЕЙ: О, Переводчик, ты толкаешь камень, который снова упадет с вершины!

ПЕРЕВОДЧИК: Такая, видно, доля: что ж поделать!

КОРИФЕЙ: Ведет тебя вперед слепая вера.

ПЕРЕВОДЧИК: Но что-то же должно в словах скрываться! Во всем свое значенье!

– Узнаешь их? – спросил Гераклес.

– О боги, – пробормотал Диагор.

КОРИФЕЙ: Я переубедить тебя не в силах.

ПЕРЕВОДЧИК: Да, тут ты прав: я к этому столу и к рукописям накрепко привязан.

Послышались удары цимбал. Хор затянул ритмичный стасим:

ХОР: Оплакиваю долю, Переводчик, что привязала взгляд твой к слову в книге, что в душу поселила твою веру, что ключ найти ты сможешь в этой книге, которую толмачишь! О, зачем ты, совоокая Афина, подарила всем нам сверканье знаний? О, зачем? Вот ты, как бедный Тантал, в напряженье пытаешься достичь недостижимой награды за безмерные старанья, но все значенья тут же ускользают, увы, не в силах ты остановить их, ни простирая руки, ни пронзая слова своим ты быстрым, острым взглядом! О, мученья![43]

Диагор не захотел больше смотреть. Он поднялся и пошел к выходу. Цимбалы заиграли так громко, что звук стал светом, и все глаза заморгали. Хор поднял руки.

ХОР: Будь осторожен, Переводчик, осторожен! Ведь за тобой следят! Следят!

– Диагор, подожди! – крикнул Гераклес Понтор.