Афинские убийства, или Пещера идей

Этис улыбнулась и поудобнее уселась на ложе.

– О да, священные мистерии. Теперь мне осталось только ходить в Элевсин. Ты даже не представляешь, Гераклес, сколько сил придает мне, бедной вдове, вера во что-то особенное… – Он глядел на нес все с тем же выражением лица. – Но я не ответила на твой вопрос… Да, он был набожен… По-своему. Он ходил с нами в Элевсин, если в этом проявляется набожность. Но он больше полагался на свои силы, чем на верования.

– Ты знакома с Анфисом и Эвнием?

– Конечно. Это его лучшие друзья, соученики по Академии, отпрыски хороших семей. Иногда они тоже ходили с нами в Элевсин. Они заслуживают наилучшего мнения: я считаю их достойными друзьями моего сына.

– Этис, Трамах часто уходил охотиться в одиночку?

– Бывало. Ему нравилось показать, что он готов к взрослой жизни, – усмехнулась она. – И он был готов.

– Прости, пожалуйста, за такие беспорядочные вопросы, но, как я уже говорил, предмет моего исследования – не Трамах… Ты знакома с Менехмом, скульптором и поэтом?

Глаза Этис сощурились. Она снова задвигалась на ложе, будто собирающаяся взлететь птица.

– С Менехмом?… – слегка закусив губу, сказала она. После секундной паузы она добавила: – Думаю… Да, теперь припоминаю. Он приходил к нам, пока был жив Мерагр. Он был странным человеком, но мой муж водил дружбу с очень странными людьми… хотя я говорю не только о тебе.

Гераклес ответил ей улыбкой, а затем сказал:

– Больше ты не видала его? – Этис покачала головой. – Не знаешь, общался ли он как-нибудь с Трамахом?

– Нет, не думаю. Уверена, что Трамах никогда не говорил мне о нем. – На лице Этис была написана озабоченность. Она нахмурилась. – Гераклес, что происходит?… Твои вопросы такие… Хоть ты и не можешь открыть мне, что ты расследуешь, скажи по крайней мере, не может ли смерть моего сына… Ну, ведь на Трамаха напала волчья стая, правда? Так нам сказали, и так оно и было, разве не так?

Гераклес бесстрастно ответил:

– Так и есть. Его смерть не имеет к этому никакого отношения. Но не буду тебя больше беспокоить. Благодарю тебя, ты помогла мне. Да одарят тебя боги своей благосклонностью.

Он поспешно ушел. Его мучила совесть, из-за того, что пришлось солгать этой доброй женщине.[33]

* * *

Говорят, в тот день произошло нечто неслыханное: из огромной урны с приношениями в честь Афины Нике по недосмотру священнослужителей вырвались заключавшиеся в ней сотни белых бабочек. В то утро под сверкающим, не по-зимнему теплым афинским солнцем Город заполонили хрупчайшие блестящие трепещущие крыльца. Некоторые видели, как они проникли в непорочное святилище Артемиды Бравронской, ища укрытия на снежно-белом мраморе богини; другие заметили живые белые цветы, колыхавшие лепестками, не падая на землю, над статуей Афины Промахос. Быстро размножаясь, бабочки без опаски набросились на каменные тела девушек, без чьей-либо помощи удерживавших крышу Эрехтейона; устроились на священной оливе, подаренной Афиной Эгидоносицей; в роскошном полете спустились по склонам Акрополя и, превратившись в легчайшее войско, мягко и назойливо ворвались в городскую жизнь. Никто не захотел с ними бороться, ибо чем они были? Лишь мерцающим светом, появившимся так, будто, моргнув, Утро обронило на Город сверкающую пыльцу со своих легких ресниц. Поэтому на глазах у удивленного народа они беспрепятственно направились по незримому эфиру к храму Ареса и к стое Зевса, к толосу, где заседали пританы, и к месту собраний Гелиеи, к Тесейону и к памятнику Героям, все время меняясь, переливаясь, упрямо двигаясь вперед в своей прозрачной свободе. Оставив поцелуй на фризах общественных зданий, как неуловимые девчушки, они заняли деревья в садах и снежным зигзагом посыпались на траву и камни источников. Напрасно старались собаки, облаивая их, как иногда лают они на привидений или на вихри песка; коты отпрыгивали к камням, шарахаясь от их неторопливого лета; волы и мулы задирали тяжелые морды, чтоб их разглядеть, но не печалились, ибо не умели мечтать.

В конце концов бабочки опустились на людей и начали погибать-.[34]

Когда в полдень Гераклес Понтор вошел в сад, окружавший его дом, он обнаружил, что землю покрывал плотный ковер мертвых бабочек. Но быстрые клювы гнездившихся на карнизах или высоких ветвях сосен птиц уже начали их пожирать: склонив шеи над изысканным угощением, удоды, кукушки, корольки, грачи, вяхири, вороны, соловьи, щеглы, сосредоточенные, как живописцы над своими палитрами, возвращали легкой траве зеленый цвет. Выглядело это странно, но Гераклес не счел это ни хорошим, ни плохим предзнаменованием, поскольку, кроме всего прочего, не верил в предзнаменования. Когда он шел по садовой дорожке, его внимание внезапно привлек шум крыльев справа. Из-за деревьев, распугивая птиц, появилась темная сгорбленная тень.

– Значит, теперь ты прячешься, чтобы пугать людей? – усмехнулся Гераклес.