Афинские убийства, или Пещера идей

Я не знал, что и сказать. И до сих пор не могу выбросить это из головы.]

3 *

[* «Торопливость, небрежность. Слова текут руслом неровного, иногда и вовсе неразборчивого почерка, как будто переписчику не хватало времени, чтобы закончить главу», — так пишет Монтал о тексте оригинала. Я, со своей стороны, буду начеку, чтобы «поймать» среди строк моего вепря. Начинаю перевод третьей главы.]

Пожалуй, пора ненадолго прервать стремительное течение этого рассказа, чтобы быстро описать его главных героев: Гераклеса, сына Фриниха, из дема Понтор, и Диагора, сына Ямпсака, из дема Медонт. Кто были они? Кем они себя считали? Кем считали их другие?

О Гераклесе следует сказать, что…*

[* «Пять строк невозможно прочесть», — отмечает Монтал. Очевидно, почерк в этом месте ужасный. С большим трудом можно разобрать (опять же, согласно Монталу) всего четыре слова из всего абзаца: «загадки», «жил», «жена» и «толстый». Не без иронии издатель добавляет: «Читателю придется реконструировать биографические данные Гераклеса на основе этих четырех слов, а это очень легко, но в то же время и очень трудно».]

О Диагоре…*

[* Три строчки, посвященные анонимным автором Диагору, также невозможно прочесть. Монтал смог лишь с трудом разобрать эти три слова: «жил?» (включая вопросительную частицу), «Дух» и «страсть».]

И раз читатель уже знаком с этими подробностями жизни наших героев, мы немедля продолжим повествование о том, что случилось в портовом городе Пирее, куда отправились Гераклес и Диагор в поисках гетеры Ясинтры.

Они искали ее в узеньких улочках, по которым живо тек запах моря; в темных проемах распахнутых дверей; тут и там, в небольших группках молчаливых женщин, улыбавшихся, завидев их, и мгновенно становившихся серьезными, услыхав их вопросы; наверху и внизу, на холмах и склонах, тонущих в океане; на углах, где в тихом ожидании стояли тени — женщины или мужчины. Они расспрашивали о ней не по возрасту накрашенных старух, чьи непроницаемые бронзовые лица, покрытые белилами, казались такими же древними, как стены домов; вкладывали оболы в дрожащие, сморщенные, как папирус, руки; слышали перезвон золотых браслетов, когда руки вздымались, чтобы указать им дорогу или нужного человека: спроси у Копсиаса, Мелита точно знает, может, в доме у Талии, Амфитрит тоже ищет ее, Эо дольше меня живет в этом квартале, Клито лучше ее знает, я не Талия, я Меропис. Глаза же их были всегда полуприкрыты веками, затемненными слоем краски, всегда быстры и неугомонны — эти глаза, опушенные черными ресницами, в окружении желто-шафранных, золотисто-рыжих или светло-бежевых линий, эти женские глаза были всегда стремительны, будто бы только свободой взгляда обладали женщины, будто бы только в черноте зрачков, искрящихся… от насмешки? страсти? ненависти? — они были царицами, в то время как их неподвижные губы, непроницаемые лица, короткие реплики скрывали их мысли; одни глаза — быстрые, проницательные, ужасные.

Вечер неумолимо проносился над обоими мужчинами. Наконец, быстро потирая руки под плащом, Диагор решился и заговорил:

— Скоро наступит ночь. День пролетел в один миг, а мы ее все еще не нашли… Мы расспросили по крайней мере двадцать женщин и получили только неясные указания. Я думаю, они стараются скрыть ее или обмануть нас.

Они шли по узкой крутой улочке. Багровый закат над крышами озарял линию горизонта, где сливались море и небо. Позади остались толпы и безудержный ритм пирейского порта, а с ними и места, посещаемые людьми в поисках наслаждения или развлечений: их окружал квартал, где живут они, целый лес каменных тропинок и кирпичных деревьев, куда рано затекала темнота и где раньше времени вздымалась Ночь; обитаемое, таинственное безмолвие, полное невидимых глаз.

— По крайней мере, с твоими разговорами не соскучишься, — сказал Диагор, не пытаясь скрыть свое раздражение. Ему казалось, что уже несколько часов говорит лишь он; его спутник только и делал, что шагал, ворчал да изредка запуска! руку в свою суму за смоквами. — Клянусь Зевсом, твоя способность поддерживать беседу просто поразительна… — Он остановился и оглянулся, но за ними бежало лишь эхо их шагов. — Эти отвратительные, забитые мусором и вонью улочки… Где же этот «чудесно спланированный» город, как все называют Пирей? Это та самая «геометрическая» планировка улиц, спроектированная, по слухам, Гипподамом Милетским? Клянусь Герой, не видно даже районных надзирателей-астиномов, ни рабов, ни стражников, которых полно в Афинах! Такое впечатление, что мы не среди греков, а в варварском мире… Да это не только впечатление: это опасное место, тут пахнет опасностью так же отчетливо, как морем. Ну конечно, благодаря твоей занимательной беседе мне становится спокойнее. Твои речи утешают меня, заставляют забыть, где я…

— Ты платишь мне не за разговоры, Диагор, — абсолютно равнодушно заметил Гераклес.

— Слава Аполлону! Я слышу твой голос! — съязвил философ. Даже Пигмалион так не изумлялся словам Галатеи! Завтра же принесу в жертву козленка в честь…