— Ты знаешь, что, как ты думаешь, ты видел, — уточнил Гераклес. — Знать истину —
— Подобного мнения был Сократ, учитель Платона, — признал Диагор. — Он говорил, что знает лишь, что ничего не знает, и, в общем, все мы согласны с такой точкой зрения. Но у нашего мозга тоже есть глаза, и ими мы можем видеть то, чего плотские глаза не видят…
— Вот как? — усомнился Гераклес. — Тогда скажи мне, что ты здесь видишь?
Он быстро поднял руку и поднес ее к лицу Диагора: из его толстых пальцев выдавалась какая-то зеленая маслянистая головка.
— Смокву, — сказал Диагор, помолчав от удивления.
— Самую обыкновенную смокву?
— Да. Кажется, она цела. Цвет обычен. Это самая обыкновенная смоква.
— Вот! Вот в чем разница между нами! — победно провозгласил Гераклес. — Глядя на ту же смокву, я скажу, что она
Он осторожно разделил две половинки смоквы, которые держал сжатыми: одним извилистым движением многочисленные крохотные головки гневно взметнулись в середине плода, извиваясь и слегка шипя. Диагор брезгливо скривился. Гераклес добавил:
— А когда я раскрываю се… я гораздо меньше, чем ты удивлен, если открывшаяся истина отличается от ожидаемой!
Он снова соединил половинки смоквы и положил се на стол. И тут Разгадыватель продолжил уже гораздо более спокойным тоном, которым он начал беседу:
— Я лично выбираю их в лавке одного метека на Агоре: он человек хороший и, поверь мне, почти никогда не обманывает меня, потому что знает, что по части смокв я дока. Но иногда природа играет с нами злые шутки…
Диагор вновь покраснел. Он воскликнул:
— Ты принимаешь предложенную работу или будешь и дальше разглагольствовать о смоквах?
— Пойми меня, я не могу принять такую работу… — Разгадыватель взял кратер и налил в одну из чаш густого неразбавленного вина. — Это все равно что предать самого себя. Что ты поведал мне? Только предположения… и даже не мои, а твои… — Он покачал головой. — Невозможно. Хочешь вина?
Но Диагор уже встал, прямой, как ствол. На щеках его горел румянец.
— Нет, я не хочу вина. И не буду больше отнимать у тебя время. Я знаю, что ошибся, избрав тебя. Прости. Ты выполнил свой долг, отвергнув мою просьбу, а я выполнил свой, рассказав тебе все. Доброй ночи…
— Подожди, — с показным безразличием сказал Гераклес, как будто Диагор что-то забыл. — Я сказал, что не могу взяться за
— Что это за шутки?
Головки глаз Гераклеса сыпали многочисленными насмешливыми искрами, будто и в самом деле все сказанное ранее было только огромной шуткой. Он пояснил:
— В ночь, когда солдаты принесли тело Трамаха, сумасшедший старик Кандал всех перебудил в моем квартале. Как и все остальные, я вышел узнать, что происходит, и смог увидеть его тело. Его осматривал медик, некий Асхил, но этот невежа не способен видеть дальше собственной бороды… Я же смог увидеть нечто, что показалось мне интересным. Я уже не думал об этом, но твоя просьба напомнила мне обо всем… — Задумавшись, он взъерошил свою бороду. Затем, будто приняв внезапное решение, воскликнул: — Да, Диагор, я принимаю задачу и постараюсь решить загадку твоего ученика,
Ни один из многочисленных вопросов, роившихся в голове Диагора, не получил ответа от Разгадывателя, он лишь добавил;
— Не будем говорить о смокве, не открыв се. Думаю, лучше сейчас больше ничего не говорить тебе, ведь я могу ошибаться. Но доверься мне, Диагор: если решится моя загадка, скорее всего и твоя будет решена. Если не возражаешь, перейдем к вопросу о вознаграждении…
Противопоставив многоголовые аргументы в денежном вопросе, они достигли соглашения. Затем Гераклес сообщил, что начнет расследование на следующий день: он отправится в Пирей искать гетеру, с которой встречался Трамах.
— Можно я пойду с тобой? — перебил Диагор.
И пока Разгадыватель удивленно таращился на него, Диагор прибавил:
— Я знаю, что это ни к чему, но мне бы хотелось пойти. Я хочу помочь. Для меня это все равно что думать, что я чем-то еще моГу помочь Трамаху. Обещаю слушаться тебя во всем.
Гераклес Понтор пожал плечами и усмехнулся:
— Добро. Поскольку платишь все равно ты, Диагор, Почему бы тебя не нанять?..
И в этот миг многочисленные змеи, свернувшиеся у его ног, вскинули свои чешуйчатые головы и в гневе выплюнули маслянистые языки.*