Афганский полигон

Приказ был отдан на английском, хотя и так было понятно, зачем пожаловали поздние гости.

Роман почувствовал, как его сзади ухватила за руку Эдвардс.

– Куда они нас поведут? – прошептала она.

– Не представляю.

– Это расстрел?

– Не думаю…

– Выходите! – закричали конвойные, присовокупляя ругательства на своем языке, где «саг» – собака, было самым мягким.

Роман поднялся, вышел из сарая. Эдвардс держалась вплотную к нему, как-то враз позабыв, что только пять минут назад забивалась от него в самый дальний угол.

– Куда нас? – спросил Роман на пушту одного из конвоиров.

Ему не ответили и довольно грубо пихнули в спину.

Хорошо, хоть не прикладом.

Тем не менее впечатление это произвело неприятное. Роман понял, что его положение все еще довольно зыбко. Эдак и пристрелят за здорово живешь, напрасно он успокаивал Эдвардс.

Он покосился на свою спутницу. Она – ничего, держалась, хотя губу закусила чуть не до крови. И переносицу надвое разрезала глубокая морщинка, а ведь днем никакой такой морщинки и в помине не было.

По дороге Роман попытался определить, где они находятся. Так, скорее по привычке, нежели для серьезного применения. Поскольку думать о побеге было бессмысленно. Отсюда куда ни пойди, везде наткнешься на отряд талибов. Это их территория, они хозяйничают на ней безраздельно, и лишь американская пропаганда заставляет думать своих граждан, что войска США и их союзников имеют здесь хоть какой-то вес.

Да, местечко гиблое. Как и всякое другое в этой стране. Со всех сторон вздымались каменистые кручи, наводя человека на мысли о том, что он находится на дне преисподней.

Их провели мимо глинобитных домиков, тесно лепившихся к подножию горы, и вывели на окраину деревни, где было устроено нечто вроде небольшой соборной площади.

Площадь была огорожена невысоким дувалом. Ближе к центру, на возвышении, под белым навесом сидели старейшины во главе с Али-ханом. Он сделал знак, и пленников усадили прямо на землю, но так, чтобы им видно было происходящее на площади.

Со всех сторон, плотно подпирая дувал, сидели вооруженные мужчины. Их суровые, освещенные лучами заходящего солнца лица и древние одежды напоминали картинки из Ветхого Завета. Правда, автоматы Калашникова в эти картинки вписывались плохо, но ведь нужно было сделать скидку на время.

Из женщин на площади была только капитан Эдвардс. Но если ее и воспринимали как женщину, то не показывали вида. Она была, во-первых, неверной, во-вторых, солдатом, и этого хватало, чтобы видеть в ней только врага, захваченного в плен.

Ну, или в лучшем случае рабыню.

Мальчишки, которых здесь было немало, зашумели. Роман, сидевший с прикрытыми глазами (от этих библейских картинок его мутило), поглядел на площадь. В животе у него похолодело.

Посреди площади стоял обнаженный сержант Хук. Из одежды на нем остались только трусы. Его руки были так туго связаны за спиной, что он весь клонился вперед, и вид его большого, мускулистого тела был почему-то особенно жалок.

От места, на котором сидели Роман с Эдвардс, до Хука было метров десять. Роман видел, что сержант дрожит мелкой дрожью, больше всего страдая от неведения относительно своей дальнейшей участи. Во рту его был кляп. Он бросал вокруг себя затравленные взгляды, но видел одни лишь враждебные лица и оскаленные в издевательской ухмылке зубы.

Вот он отыскал взглядом лицо Эдвардс, и брови его умоляюще съежились. Но, господи, чем могла помочь ему Эдвардс? Ей бы самой кто помог.

– Что они с ним сделают? – спросила Эдвардс, отводя на секунду глаза от невыносимого зрелища.

– Лучше не спрашивайте, – отозвался Роман.

– Его будут пытать?

Роман промолчал, стараясь не фокусировать взгляд на стоящем посреди площади голом человеке. Отворачиваться было нельзя, за этим – он видел – зорко следили устроившиеся по бокам конвоиры. Собственно, для этого пленников сюда и привели: показать, что будет с тем, кто осмелится ступить на эту землю с оружием в руках. Так что будь добр, смотри и не отворачивайся. А то мигом окажешься рядом с жертвой.

В трех шагах от Хука начали разводить костер. Эдвардс стала белой как мел. Роман видел, что она едва держится. Видели это и конвоиры, и сидевший невдалеке Али-хан со своей свитой. И, кажется, ему нравилась реакция девушки. На Романа он мало обращал внимания, да Роман с самого начала понял, что сюда его привели лишь в качестве компаньона. Главной зрительницей была англичанка. Подобные экзекуции устраиваются ради мести, но также и в назидание, и именно она, капитан Эдвардс, должна была рассказать о том, что здесь произошло, своим соотечественникам.

Из чего следовал отрадный вывод, что убивать их не собираются. Роман очень хотел поделиться этим выводом с Эдвардс, чтобы хоть как-то ее подбодрить, но она была настолько поглощена разворачивающимся перед ней зрелищем, что вряд ли могла отнестись к его словам с должным вниманием.