Афганский полигон

Как всегда, она быстро приходила в себя. Во всяком случае, она перестала метаться по полу и вернулась к своим прежним скептически-насмешливым интонациям.

– Никто от вас этого не требует, – возразил Роман. – Достаточно будет того, чтобы вы успокоились и хотя бы несколько часов поспали.

– Не думаю, что теперь мне это удастся, – огрызнулась Эдвардс.

В сарае к этому времени стало совершенно темно. И тихо. Англичанка, не найдя подкрепления своему гневу, затаилась в самом темном углу.

– Как вас зовут? – немного помолчав, спросил Роман.

– То есть?

– Как ваше имя? Оно ведь у вас есть?

Он ожидал какой-нибудь язвительности, что, в общем, тоже было неплохо. Пусть язвит, лишь бы отвлекалась от того, что то и дело возникало у нее перед глазами.

– Линда, – послышался после короткого молчания негромкий голос.

– Очень приятно, Линда. Вы разрешите мне вас так называть?

– Пожалуйста.

– А меня зовут Роман…

– Я помню, – отрубила она.

Роман осекся. Пожалуй, напрасно он взял на себя обязанности личного психолога. В них тут никто не нуждался.

Он начал укладываться спать, отыскивая на ощупь знакомые вмятины в полу. Ага, вот сюда он удобно устроил, как бы это сказать, поясницу. Только надо лечь на правый бок, а то если на левый, так удобно уже не получится.

– Хотела вам сказать… Роман, – вдруг запинаясь, произнесла Линда Эдвардс.

– Да, – как можно мягче ответил он.

– Спасибо, что вступились за меня в пещере. Если бы не вы, этот негодяй… Эти негодяи могли бы…

Линда запнулась, и Роман услыхал совершенно однозначные звуки.

Плачет.

Все-таки не так она непрошибаема, как ему уже было показалось.

Он решительно подполз к ней, обнял за плечи и крепко прижал к себе, не обращая внимания на слабое сопротивление. Сопротивление, однако, быстро иссякло. Вздрагивая и хлюпая носом, капитан Эдвардс, которая сейчас была скорее обыкновенной усталой и до смерти напуганной девчонкой по имени Линда, вскоре затихла в его объятиях.

– Вы устали, Линда, – слегка поглаживая ее по плечу, сказал Роман. – Постарайтесь подумать о чем-нибудь отвлеченном и подремать.

– Не могу, – покачала головой Линда.

– Я вас понимаю.

– Вы видели подобное раньше?

– Видел, – вздохнул Роман.

– Расскажете?

Роман вспомнил окровавленные тела ребят, его друзей, найденных в одном из кишлаков. Духи надрезали им кожу по талии, чулком сдирали кверху и завязывали в узел над головой. Так они и умирали, в коконах из собственной кожи. Гена Шашков, курянин из недавнего пополнения, прямо у канавы с ужасной находкой сошел с ума. Начал бормотать под нос непонятное, кося куда-то сдвинутым к переносице глазом, и уже не смог остановиться. Таким и отправили на родину, к маме.

А ребята, покрытые заскорузлой кровавой коркой, напоминали ободранные туши каких-то диковинных животных…

Роман моргнул, отгоняя это видение двадцатилетней давности.

– Я думаю, сейчас об этом не стоит.

– Вам тяжело? – догадалась Линда.

– Эти воспоминания не из разряда легких.

– Понимаю.

Помолчали, слушая дыхание друг друга.

– Вы сами откуда, Линда?

– Из Лондона.

– Уау! Из самого Лондона?

– Вы так реагируете, будто никогда там не бывали, – улыбнулась Линда.

– Ну, бывать в Лондоне – это не то же самое, что родиться в нем.

– Родилась я в Манчестере. А когда мне было тринадцать лет, родители перебрались в Лондон. Папа получил новое назначение, вот мы и переехали.

– Папу вроде как повысили?

– Ну да, – коротко отозвалась Линда.

– И что же? Вы стали столичной девушкой?

– Ну, это не сразу произошло. Мы жили в провинции, где чужих почти не было. А тут – все другое. Толпы туристов, повсюду одни эмигранты, на улице больше иностранной речи, чем английской. Но ничего, потом привыкла.

– Где вы жили в Лондоне?

– Сначала я жила с родителями в Хэмпстеде. Затем, когда училась в колледже, снимала квартиру рядом с Сент-Джеймским парком.

– В Сохо часто бывали?

– Приходилось.

Роман почувствовал, что Линда тихонько смеется.

– А вы, – спросила она. – Откуда вы родом?

– Я потомственный москвич. Я и все мои предки до седьмого колена коренные москвичи.

– Вы так хорошо знаете свою родословную?

– Если честно, то не очень. Но моя покойная бабушка утверждала, что наш род восходит к самой боярыне Морозовой.

– А кто это, боярыня Морозова?

– Была такая смелая женщина из московской знати, не поделившая веру с самим царем. Дело происходило в семнадцатом веке, и, как вы знаете, с инакомыслящими тогда не церемонились.

– И что же? Ее казнили?

– По счастью, нет. Но ее услали в ссылку, где она и умерла в заточении. Момент ее выезда из Москвы запечатлен на картине великого русского художника Сурикова.

– Как интересно, – произнесла сонным голосом Линда. – Вы можете считать себя дворянином?

– Считать-то могу, да какой в этом прок? История российского дворянства закончилась в семнадцатом году прошлого века и шансов на возрождение не имеет…

Линда не отвечала. Отцовские модуляции Романа и короткая экскурсоводческая лекция принесли свои плоды. Положив ему голову на плечо, девушка затихла. Судя по ровному дыханию, задремала. Ну и славно. Теперь и самому можно отдохнуть.