Адвокат чародейки

Мысли ее полетели вскачь с неистовой силой. В последнее время Матильда всерьез стала опасаться, что ее роману с Желтовским пришел конец. Доселе один ее роман сменялся другим – один любовник, потом еще, и еще, и так – множество раз, и все они приходили и уходили, не оставляя в ее душе ни следа, ни сожаления. Но Желтовский оказался иным, нежели прежние воздыхатели. Но он все не говорил ей о любви, не звал к алтарю, да она и сама не настаивала. Свобода, давшаяся ей такой страшной ценой – ценой унижения, погубленной юности и невинности, – по-прежнему оставалась главным богатством ее жизни. После наследства покойного супруга, разумеется. Поэтому прежде всего самой себе она говорила, что подобное положение дел – жизнь в свое удовольствие, без всяких обязательств перед другим человеком, – ее вполне устраивает. Но все стало стремительно меняться, как только она почувствовала, что возлюбленный отдаляется от нее, что он не так с нею откровенен и прямодушен, не так нежен, как прежде. Ему уже не нужна ее пылкая страсть, и он вовсе перестал показываться ей на глаза. Матильда совершенно запуталась в своем отношении к Желтовскому. Если раньше она полагала величайшей честью, величайшим доверием с его стороны, когда он делился с ней сокровенными мыслями и даже рассказал ей о Розалии, то теперь она решила, что это и есть доказательство его полного к ней равнодушия. И, уяснив эту жестокую, как ей показалось, правду, Матильда со страхом поняла, что она ни за что не желает потерять Сергея. Ни за что! И именно теперь сохранение ее личной свободы стало восприниматься ею как помеха, как величайшая глупость, которую она сама же и внушила Желтовскому. Сделаться его законной женой – и немедля! Вот чего она пожелала, со всей присущей ей страстностью. Но именно теперь Сергей Вацлавович оказался совершенно недоступен для ее чар. Он замкнулся, закрылся, его душа захлопнулась прямо перед ее носом, как тяжелая дубовая дверь в банке, где она хранила свое состояние.

И что же эта глупая курица не идет? Наверное, не догнала горбунью. Куда уж там, она ведь такая неповоротливая, медлительная! Матильда всегда говорила Сергею Вацлавовичу, что эту горничную надобно уволить и взять другую, пошустрее, порасторопнее.

Ах, если бы только вышло, только бы все получилось…

В передней раздались шаги, Матильда вскочила и бросилась туда. И – о чудо, – и впрямь вышло! Запыхавшаяся, красная от беготни горничная толкала перед собою странного вида женщину.

– Вот, – с досадой на гостью прошипела горничная, – насилу нашла, она не успела уйти далеко, хорошо, дворник ее заприметил.

«Вот это вовсе нехорошо, что ее дворник видел. Ну да ладно!» – мелькнуло в голове Бархатовой.

– Послушайте, я о вас знаю, вы – Лия Гирей, Сергей Вацлавович мне о вас рассказывал. Его нет теперь и долго не будет. Я его близкий друг, и поэтому вы можете мне довериться. Не бойтесь меня, я вам помогу. Вы как тут очутились, вас следователь выпустил? – стараясь, чтобы ее голос звучал как можно мягче, доверительнее, спросила Бархатова.

– Сама ушла, – последовал короткий ответ.

– Вот это славно! – Бархатова засмеялась. – Вы хотите сказать, что убежали из-под стражи? И прямо сюда, на квартиру к господину Желтовскому? Да вы же погубите его!

– Мне некуда деваться, господин адвокат дал мне свою карточку, – тихо ответила беглянка.

– Ну, вот что! – решительно заявила Матильда. – Я чрезвычайно обеспокоена вашим визитом сюда. Боюсь, что это не пройдет незамеченным для репутации адвоката Желтовского. Но я помогу вам, я действительно вам помогу. Доверьтесь мне и ступайте со мной.

Матильда крикнула оторопевшей горничной, чтобы та подозвала ее кучера и сказала ему подать коляску к парадному входу. Да чтоб держала язык за зубами! Ради хозяина, который так к ней добр и снисходителен. Для убедительности она сунула горничной рубль. Придется и дворнику заплатить за молчание, будто и не видел он ни горбуньи, ни Бархатовой и не заметил того обстоятельства, что обе дамы уехали в коляске Матильды Карловны.

Глава 31

Надзиратель только на следующее утро вспомнил о своей подопечной. И немудрено! Революционеры попытались освободить своего товарища, взорвали часть тюремной стены, пытались организовать побег. Да только куда уж им! Не вышло! И поди-ка, как они распоясались, обнаглели! Страх божий потеряли! А шуму, шуму-то было, и нагоняй от начальства заработал. Но ничего, все обошлось, слава Богу! Бомбиста водворили в камеру, стену всю ночь заделывали.

Надзиратель усмехнулся и глянул в глазок. Но никого не увидел. Не веря собственным глазам, он вставил ключ в замок, но не успел повернуть его, как дверь подалась вперед. Он похолодел, и что-то оборвалось в его животе. Камера оказалась пуста!

Сердюков не поверил собственным ушам, когда ему доложили об исчезновении горбуньи. И уж окончательно он впал в бессильное бешенство, когда беглянку не удалось обнаружить по горячим следам – ни в первый день, ни позже.