– Так его на меду настаивают. У нас многие караимские женщины курят, особенно пожилые. Может, вам попить принести? – встрепенулась хозяйка и, не дожидаясь ответа, убежала в кухню. Полицейский огляделся. Странное чувство постепенно овладевало им. Ему было нестерпимо жаль горбунью…
Константин Митрофанович поднялся и прошелся по комнате. Его привлекли несколько книг, аккуратно сложенные на полочке. Странные названия, непонятные. Он полистал их и поставил на место.
– Это книги Лии. – Хозяйка вернулась с кувшином в руках. – Уже года два или три она их читает, да только я не понимаю в этом ничего, да и газзан – это наш священник караимский – чтение это не одобряет. Вот я и переживаю.
– Почему не одобряет?
– Не могу вам объяснить, я мало что в этом смыслю, хоть и грамотная. Читать-то я читаю, а ничего не понимаю. Только я слышала, что он ругал ее, говорил, что нельзя истинную веру караимскую мешать с этим… не помню… зычес… как же он сказал-то…
– Язычеством? – подсказал следователь.
– Да вроде того, – смешалась женщина. – Да вы сами поговорите с газзаном, он лучше вам объяснит. А как пройти к кенаса, я вам растолкую. Да вы не бойтесь, не заплутаете! – пообещала хозяйка, увидев выражение сомнения на лице собеседника.
Полицейский собрался уходить.
– Батюшка, ваше высокоблагородие! – вдруг воскликнула женщина. – Вы мне скажите: неужто вы ее, бедную, в тюрьму посадили?! Она ведь не виновата, она ни в чем не виновата! Разве ей своего уродства мало, чтобы еще и это перенести! Пожалейте ее! Не виновата она!
И женщина заплакала, да так громко, навзрыд, что Сердюков, не выносивший женских слез, почти бегом выскочил из дома, свернул за один угол, за другой, при этом боясь, что он вновь заплутает в коварном лабиринте улочек старинного крымского городка.
Однако на сей раз он, к своему удивлению, беспрепятственно нашел кенаса. Небольшое светлое здание, украшенное белыми колоннами и решетчатыми воротами, рядом с которыми полицейский встретил высокого человека в темной опрятной одежде. Что-то в его взгляде, посадке головы говорило о том, что именно он и есть духовный наставник караимской общины. Газзан был в черном длиннополом одеянии. Широкий пояс с кистями, белый шарф с шитьем и маленькая черная шапочка без полей. Сердюков представился и наскоро обрисовал ему цель своего визита, опасаясь, что священнослужитель не пустит его на порог и вообще не захочет с ним говорить. Но газзан выслушал следователя и любезно предложил ему пройти следом за ним. Правда, они вошли не в само помещение кенаса, а оказались во внутреннем дворе, затененном лозами винограда, словно крышей.
Следователь с любопытством поднял голову. Прямо над его длинным носом свисала сочная, но еще не фиолетовая гроздь. Отдельные ягоды уже потемнели, прочие оставались зелеными. Он невольно сглотнул слюну. Газзан чуть улыбнулся.
– Этой лозе больше ста лет! Но виноград еще не созрел. Пробудете у нас еще немного, и он поспеет, наберет солнца и сладости, тогда и попробуете его. Это изумительный виноград, его не только человек, но и прочая божья тварь любит. Даже кошки его едят.
И, словно в подтверждение слов газзана, осторожно ступая по одеревеневшей лозе, поверх ее стебля прошел худой полосатый кот, выискивая, чем бы ему полакомиться.
– Однако, как я полагаю, вас не виноград сюда привел?
Сердюков отвел взор от соблазнительной лозы и огляделся. Чистенький аккуратный двор, вымощенный белыми мраморными плитами. В углу – небольшой куст граната, покрытый алыми цветами, по форме напоминавшими вытянутые для поцелуя женские губы. Напротив – солнечные часы. Конечно, это же не Петербург, где неделями хмурые тучи буквально на носу висят! Собеседники присели на белую мраморную скамью, стоявшую в тени гигантской лозы, которая спасала их от полуденного крымского зноя.
– Вас интересует девица Лия Гирей, – газзан аккуратно расправил свое одеяние на коленях. – Она не очень примерная прихожанка, но это не имеет никакого отношения к убийству.
– Что вы имеете в виду?