Адвокат чародейки

– Вчерась, после того как дворник приходил, я знала, что еще кого-нибудь черти принесут! – продолжала ворчать женщина. – Только не виновата она ни в чем! Что с того, что у нее горб!

– Послушайте! Может, вы пригласите меня в дом? Или вся улица будет слушать наши разговоры? – Сердюков заметил, как вздрогнули занавески на окошке соседнего домика.

Женщина сердито повернулась и вошла обратно в дом, полицейский двинулся следом. Обстановка в доме оказалась опрятной, хоть и не очень богатой. Небольшие комнатки были уставлены низкой мебелью, диванами с длинными подушками. Столик, на стенах – полки, покрытые белыми салфетками с шитьем. На полках – медная посуда, миски, тазы, чайник, высокая кофемолка с ручкой, кофейник с тонким носиком, чашки, ступка. На полу лежали цветастые половики. В одном углу пристроился сундук для одежды, с затейливым замком, в другом стоял невысокий шкафчик черного дерева, с замысловатой резьбой. А на нем – керосиновая лампа со стеклянным абажуром на гнутых ножках. На столике следователь узрел трубку с длинным мундштуком и приметил крошки табака. К запаху табака добавлялся запах свежевымытого крашеного пола. Странная смесь русского и татарского бытия.

– Прошу вас, не сердитесь. Я действительно случайно присел на пороге вашего дома, я уже окончательно заблудился и отчаялся выбраться из вашего лабиринта.

Хозяйка дома усмехнулась, но продолжала смотреть на него весьма сурово. Мол, так тебе и надо! Нечего чужакам тут делать!

– Я служу в Петербурге, в полиции. И теперь по долгу службы провожу здесь расследование непонятной смерти пациента, случившейся в грязелечебнице. Ваша племянница находилась в грязевой в тот момент, когда все и произошло.

– По правде сказать, я не знаю, о чем вы говорите. Она была дома, потом пошла в кенаса. Это так наша церковь караимская называется. Да и что ей делать-то было в лечебнице, ведь она уже не служит там больше?

Женщина пожала плечами.

– Вот это и вызвало мое недоумение. Скажите, Лия бывала в Петербурге?

– Да что вы?! Никогда! Да и что ей там делать? Мы только к родне в Бахчисарай иногда выезжали. Она всю жизнь тут, со мной, в Евпатории живет.

– С вами? А родители ее где?

– Родители! – собеседница в сердцах махнула рукой. – Мать Лии, моя сестра, собралась замуж за Марка, отца Лии. Да только тот нехорошо поступил! У нас так, среди караимов, никто не делает. Он, прежде чем жениться, вздумал поехать в Петербург, место поискать. А ведь и договор об их обручении уже был составлен! Марка поманила тамошняя жизнь. Может, она для него и впрямь была лучше, он вроде как неглупый человек был, да и место нашел хорошее. Но только, чтобы его получить и дальше в чиновники идти, выходило так, что выгоднее ему было веру нашу переменить на православную. Вот он и переменил. А сестра моя осталась ни с чем! Не могла она пойти против воли семьи и предков своих. Но только грех-то уже совершился, и Лия на свет появилась… Отец ее беспутный, как узнал, что дите родилось, да еще и горбатое, решил, что Бог его наказал за отступничество, и больше сюда не приезжал, забыл дорогу к нам. Там, в Петербурге, говорят, у него другая семья завелась, и вроде тоже как будто дочка родилась. Только Бог его и впрямь наказал, и та его жена умерла. Да и моя сестра не перенесла позора и несчастья. Тоже умерла. Не могла она вынести, что ребенок у нее уродом родился, все себя винила. Вот я и вырастила Лию. Долго мне пришлось Караимское Духовное правление просить, чтобы сироту незаконнорожденную позволили признать. Своей-то семьи у меня нет, она мне как дочь. Живем с ней вдвоем. Лия – неглупая девушка, она даже в женской гимназии училась, и хорошо училась! Учителя ее хвалили. Ею и доктор был доволен, никогда никаких нареканий у нее не было. А что до горба, она сначала, когда малышкой еще была, не понимала своего уродства. Потом-то плакала – все, мол, ее дразнят и смеются. А позже… не то чтобы привыкла, а вроде как смирилась, ушла в себя. К тому же и еще одна напасть с ней приключалась. Однажды, когда Лия еще в люльке лежала и сестра моя еще была жива, с ней вдруг как припадок сделался! Замерла, не дышит, мы решили, что умерла она, несчастная. Уже собрались хоронить ее, как вдруг на второй день маленькая встрепенулась – и ну орать! И позже с ней такое случалось. Лет десять тому назад она несколько дней так пролежала, я уже думала, что на этот раз не вернется…

– Не вернется? – переспросил Сердюков.

– Душа не вернется – не выносит ее душа безобразного Лииного тела, вот и пытается покинуть его раньше времени, – заявила его собеседница с уверенным видом. – Она ведь и доктору в лечебнице об этом рассказала, думала, может, лекарство какое от припадков таких есть. А он сказал, что, мол, непонятное что-то происходит в голове твоей, медицине это недоступно. Так что она, горемычная, все мается в жизни!

Женщина поправила платок, решительно раскурила оставленную трубку и замолчала. По комнате поплыл сладковатый дымок. Сердюков расстегнул воротник сорочки, ему стало невыносимо жарко.

– Отчего ваш табак так странно и приятно пахнет?