Адриан ГОЛДСУОРТИ

Многие варвары шли на службу в римскую армию; по- видимому, для них это было все равно что вступить в отряд вождя другого племени. Некоторые вожди также состояли на службе у Рима; с ними приходили воины из числа их соплеменников. Набеги на римские провинции также оказались перспективным занятием. Хотя они были гораздо опаснее, чем нападения на другие племена, но могли принести куда больше добычи и славы. В основном набеги были небольшими, однако успехи побуждали к более масштабным нападениям. В надписи времен правления Коммода сообщается о сооружении маленьких крепостей на Дунае с целью воспрепятствовать «тайным переправам разбойников через реку» (CiL. III. 3385). О постройках такого рода на многих участках римской границы известно еще со времен республики: когда соседи считали, что провинции уязвимы, они устраивали на них набеги. Численность римских приграничных гарнизонов и их боевая готовность играли сдерживающую роль, но если сила Рима начинала восприниматься как иллюзорная, римлянам приходилось проводить трудные кампании, чтобы восстановить свои позиции[148].

Нелегко было перехватить все отряды быстро перемещавшихся разбойников — хотя это удавалось легче, если они уходили, нагруженные добычей, — и нередко ответом римлян становилась карательная экспедиция против тех, кого считали ответственными за случившееся. Деревни предавали огню, посевы уничтожались, стада уводились, а людей либо убивали, либо обращали в рабство. Подобные операции имели краткосрочную цель — внушить страх, однако такая жестокость сеяла семена ненависти в будущем. Задачей дипломатии являлось сохранение мира на сколь возможно долгий срок, и племенных вождей угрозами или подкупом удерживали от враждебных действий. Общины, располагавшиеся ближе всего к границе, проявляли больше склонности к миру, поскольку римские провинции представляли для них выгодный рынок; важно и то, что они находились в пределах досягаемости римлян, которые могли отомстить им. Вождей же и племена, жившие на отдаленных территориях, контролировать было гораздо труднее. Сохранение господства Рима на границе было перманентной задачей, выполнение которой зависело как от политической позиции племен, так и от событий в других частях империи.

Кризис на границах

В середине III столетия оборона рубежей по Рейну и Дунаю оказалась совершенно недостаточной, поскольку банды удачливых разбойников, прорвав их, вторглись в беззащитные провинции. Почти все ученые видят в этом признак усиления внешней угрозы. Большинство исследователей связывает это с появлением новых конфедераций племен, представлявших, по их мнению, ббльшую опасность, чем германские народы, которые жили на границе во II веке. Мнения разделились: одни видели в них пришельцев, другие считали, что они сформировались из уже проживавших в тех краях племенных групп. В наши дни археологи менее склонны объяснять перемены в культуре миграциями, так что большинство принимает вторую точку зрения. Однако даже в этом случае имеющиеся материалы убеждают в том, что готы двигались с берегов Балтийского моря в Причерноморье и южное Подунавье во II — начале III века. Они представляли собой не единый, сплоченный народ, а пеструю группу отдельных племен, которые говорили на родственных языках и были во многом близки друг другу в культурном отношении. То же самое можно сказать о франках, которые появились в Рейнланде, и об алеманнах, находившихся к югу от них. И алеманны, и франки, несомненно, к концу III века являлись значительными племенными группами, однако трудно установить точную дату их появления[149].

Жестокие войны Марка Аврелия против маркоманнов и квадов в целом изображаются как первые признаки перемен в германском обществе. Угроза со стороны варваров стала теперь куда большей и вскрыла коренные пороки обороны римских рубежей. Армия была рассеяна по периметру границ империи, так что если враг прорывался, то серьезные резервы, необходимые, чтобы остановить его, отсутствовали. К тому же трудности, возникшие вскоре после нашествия парфян во время варварских вторжений из-за Дуная, рассматриваются как свидетельство того, что римлянам было весьма нелегко вести две большие войны, столь быстро последовавшие одна за другой.