Адриан

Своё понимание императорской власти Адриан ни от кого не скрывал, более того, прокламировал открыто: «И на сходках, и в сенате он часто говорил, что будет вести государственные дела, не забывая о том, что это — дела народа, а не его собственные (ita se rem publicam gesturum, ut sciret populi rem esse, non propriam)»[290].

Отказавшись от военной политики Траяна, Адриан всемерно подчёркивал преемственность политики внутренней. Как известно, Траян особо старался выставлять на вид, что считает себя не господином, а только первым слугой государства. Адриан не только следовал его примеру, но и завещал это своим преемникам. И такой курс держался вплоть до воцарения Коммода в 180 году[291].

При этом, разумеется, Адриан, опираясь на опыт своих предшественников — Нервы и Траяна, завещая таковой своим преемникам — Антонию Пию и Марку Аврелию, никакой самостоятельности сенату не предоставлял[292]. Но главное здесь то, что сам сенат ничего подобного у императора и не просил. Твёрдая гарантия безопасности — клятвенное обещание императора не казнить ни одного сенатора без приговора самого сената и выражение императором всемерного уважения сенату — вот, собственно, и всё, что сенаторы требовали от императорской власти. Таким образом, с 96 по 180 год в Римской империи установилась, можно сказать, «симфония» сената и престола. К обоюдному удовольствию. Адриан замечательно понимал суть этой «симфонии» и всемерно содействовал ей. По словам Элия Спартиана, он резко порицал тех императоров, которые не выказывали уважения сенаторам. Мужу своей сестры Сервиану он оказывал такое уважение, что при его приходе всегда выходил ему навстречу из своей комнаты. Не забудем, что в своё время, ещё при правлении Нервы, отношения Сервиана и Адриана были прескверные. Сервиан даже, как мы помним, прилагал немало усилий для компроментации шурина в глазах Траяна. Ныне же могущественный император охотно демонстрировал своё великодушие.

Клятву свою сенаторам Адриан тоже дал вослед Траяну. Мы хорошо помним обстоятельства этой клятвы, которой предшествовала гибель четырёх консуляров, ближайших соратников покойного императора. Понимая, что многим неприятна и эта очевидная расправа, и отказ от завоевательной политики, Адриан нашёл способ и в этом прикрыться именем предшественника: «Между тем он, однако, покинул много провинций, завоёванных Траяном, и наперекор всем разрушил тот театр, который заложил на Марсовом поле Траян. Это казалось тем более печальным, что все меры, вызывавшие, как мог видеть Адриан, неудовольствие, он проводил, ссылаясь на данные ему секретные поручения Траяна»[293].

Ложь, надо сказать, весьма наивная. При жизни Траяна Адриан не был им усыновлён и потому не мог получать никаких секретных поручений на своё грядущее правление. Во время «усыновления» он пребывал не в ставке умирающего Траяна, но в Антиохии, главном городе своего наместничества. Знали это многие, потому и печальна реакция на неуклюжее оправдание своих «антитраяновских деяний». При этом всё же не забудем, что в таковых Адриан был совершенно прав, и были все они совершенно обоснованны. Кроме, пожалуй, снесения заложенного на Марсовом поле театра… Да и в этом случае мы не знаем истинных причин. Может, это строение просто не соответствовало эстетическим вкусам нашего героя?

Отдельные выражения недовольства не влияли ни на политику Адриана, ни на прочность и колоссальный объём его власти. «Симфония» императорской власти и сената совсем не походила на августовскую диархию — монархию в республиканских одеждах. Положение императора super leges — выше законов — никем даже не оспаривалось. Потому не сложно согласиться, что правителей Римской империи II века можно полагать «настоящими представителями просвещённого абсолютизма»[294]. Адриана, думается, в первую очередь. Ибо был он, что невозможно оспорить, самым просвещённым и интеллектуальным правителем Империи со времени божественного Юлия. Да и в последующей римской истории сопоставим с ним разве что Марк Аврелий.

Вернёмся в 119 год. Адриану в течение его удалось «избавиться от людей, кто помог ему избавиться от тех, кто могли быть опасны»[295].