Адония

– Есть хочешь? Подожди часок. Я что-нибудь принесу.

Кошка мяукнула. Адония полежала, глядя вверх, на изнанку атласного балдахина. Залу заливали волшебные переливы. О, эти проклятые, проклятые разноцветные окна! Протянув руку к столику, Адония взяла столовый тупоконечный нож, отвела руку к подушке. «Если попаду вон в то, бирюзовое – значит, Цынногвер уже уехал, и мне не придётся разговаривать с ним». Она с силой махнула рукой. Зазвенев, осыпались бирюзовые осколки.

– Ауспиция сунт фауста[7], – горько улыбнувшись, хриплым со сна голосом продекламировала метательница. – Хотя… Стекло-то при чём?

В этот миг в дверь тихо стукнули. «О, только б не он!»

– Ваше… величество! – раздался за дверью сбивающийся мальчишеский голос. – У меня… Извините… Поручение!

Адония выпрыгнула из постели, полминутки прохлопотала у зеркала. С натугой вынула из скоб брус, отнесла в угол. Толкнула дверь. За ней оказался тот самый подросток, которого она видела на фехтовальном дворе.

– Величество? – не без иронии поинтересовалась Адония.

– Пёс ничейный, – торопливо проговорил мальчишка. – Забыл, как правильно-то обращаться. У нас тут дам не было никогда…

– Да ладно. Неплохо ведь обратился. От кого поручение?

– От учителя, мастера Глюзия. Он велел передать, что уезжает, и неизвестно когда вернётся. Так что занятия откладываются. Пока.

– Уезжает или уже уехал?

– Уехал. Раненько утром все и двинулись.

– Кто – все?!

– Ну, и мастер Глюзий, и мастер Филипп, и мастер Регент… Патер срочно распорядился.

Адония, всплеснув руками, шагнула, обхватила шею мальчишки и звонко чмокнула его в щёку, словно перед ней был не полузнакомый подросток, а оставшаяся в пансионате Фиона.

– Молодец! Хорошо выполнил поручение. Ты ел уже? Пойдём позавтракаем. Накрой там маленький столик, а я умоюсь и прибегу. Ну, что стоишь, глазки выпучил? Иди давай. Пёс ничейный.

Мальчишка, дробно прохлопав себя ладонями по плечам и коленям, подпрыгнул, развернувшись на месте и качающимся, дурашливым шагом ушёл.

– Надо стараться! – назидательно заявила Адония кошке, вернувшись в залу и стягивая с себя одежду. – Надо заниматься старательно, каждый день, и делать успехи. Вот как в пансионате – я ведь первой была по латыни!

Пёстрая кошка сидела в центре разбросанной постели, охватив передние лапки кольцом пушистого хвоста, согласно жмурила жёлтые глазки. Адония босиком прошлёпала в мыльню, напустила в выложенную рыжим мрамором раку остывшей за ночь воды, налила туда мыла из накрытого плотной крышкой горшочка, влезла, ойкнув от схватившей её озорной, липкой прохлады, принялась самозабвенно плескаться.

– Да! – продолжила она разговор с собой. – Я ведь, кажется, весьма способная девочка. Стану делать успехи – и патер будет доволен.

И, уже выбравшись из рыжей купели и растираясь докрасна жестковатым, груботканным куском купельного полотна, с горечью в голосе добавила:

– Ну почему ты оказался такой свиньёй, милый, милый Цынногвер!

Бодрая, свежая, полная задора и жизни прибежала она в монастырскую столовую-кухню. Мальчишка уже загрузил стол приборами. Сидел, ждал. Увидев Адонию, он торопливо выбрался из-за стола и поклонился. (И так же привстал из-за своего стола и поклонился девочке какой-то незнакомый пожилой человек в незнакомом, смешном, с кружевами на рукавах, одеянии.)

– Что-нибудь уже принесли? – с румянцем во всё лицо, с озорным блеском в синих глазах проговорила-пропела Адония, панибратски хлопая по плечу, приглашая обходиться без церемоний, смутившегося мальчишку.

– Только зелень и хлеб, – ответил тот, принуждённо улыбаясь и устраиваясь на скамье. – Повар ничего и не предлагал, ждал вашего… – маленькая неловкая пауза, – Ваше величество… распоряжения.

– Значит, так, – подняла Адония лицо к подошедшему повару. – Специально ничего готовить не надо. Дайте чего-нибудь, что с утра приготовили. Да, и ещё приготовьте миску с едой для моей кошки, на целый день, я буду, кажется, до вечера занята, и ещё пива.

Поклонившись, высветлив лицо доброй улыбкой, повар вернулся к плите.

– Мастер Глюзий говорил, – понизив голос, доверительно сообщил Адонии её сотрапезник, – что фехтовальщик не должен пить пива. Оно, конечно, вкусно, но оно и коварно. От него делается большим живот и появляется неуклюжесть в движениях.

Адония, отправив сосредоточенный взгляд в его лицо, в следующий миг повернулась в сторону плиты и громко произнесла:

– Пива – не надо!

Завершив завтрак, Адония промокнула рот салфеткой «кажется, из того же полотна, что и моё полотенце!». Спросила:

– Кто, кроме Глюзия, имеется здесь из приличных фехтовальщиков? Я бы хотела заниматься, не пропуская ни одного дня.

Вдруг в её поле зрения, сбоку, объявился тот самый, в смешном одеянии господин, который глубоко поклонился и произнёс с отчётливо неанглийскими интонациями:

– Позвольте просить прощений за безпокойственность и иметь удовольствие представляться, Ваше великанство!

Адония, в растерянности, выбралась из-за стола, также отдавая поклон.