Адмиралы мятежных флотов

Союзники не простят ему этой твердости, самостоятельности. Они начнут искать более сговорчивого и более удачливого правителя. Не без их интриг чехословацкий корпус вдруг в самый отчаянный момент перекроет железнодорожную магистраль от Новониколаевска до Иркутска - единственную артерию, связывавшую фронт с тылом. В их руках окажется весь подвижной состав железной дороги, все паровозы, все вагоны, телеграфные станции на огромном - тысячеверстном - пути. Железнодорожная армада, груженная награбленным русским добром - мехами, медью, резиной, мебелью, станками, бензином (чехи и словаки считали это своими военными трофеями), - медленно, но верно двигалась на восток, к океану, к пароходам.

По этому поводу еще в Омске адмирал Колчак сделал заявление, которое и предопределило его судьбу. Он предупредил Чехословацкий национальный комитет, что все захваченные ценности есть достояние России и, пока жив, он не допустит вывоза русского имущества за границу.

Надо ли говорить, как встретили это заявление в штабе чехословацкого корпуса? Из полусоюзников-полунейтралов чехи сразу же превратились во врагов, которым помешало начать активные боевые действия против Сибирской армии, отступавшей за ними следом, лишь стремление побыстрее достичь владивостокского порта. Но и без выстрелов они губили восточный фронт Колчака, который теперь уже не перегораживал пол-Сибири, а вытянулся в линию тифозных эшелонов, спешивших в Иркутск на перегруппировку, лечение и отдых. Гигантская пробка из чешских составов преграждала им путь.

ВЕЛИКИЙ СИБИРСКИЙ «ЛЕДЯНОЙ ПОХОД»

«Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918-й, но 1919-й был его страшней».

Михаил Булгаков. «Белая гвардия».

Фронт к концу 1919 года вытянулся вдоль Транссибирской железной дороги, оборотившись к противнику торцом последнего - хвостового - вагона… Сотни тысяч людей пытались выкарабкаться по этой железной лестнице, сброшенной словно шторм-трап - к Великому океану.

Генерал-лейтенант Филатьев:

«Поход, двинувшийся через всю Сибирь, больше всего напоминал похоронную процессию, в которой мы, как по кладбищу, несли к Великому океану наши несбывшиеся чаяния и упования».

Пером историка. «Из 3200 паровозов 1200 находились в ремонте, - констатирует Василий Цветков. - И если в течение весны - лета 1919 года графики движения поездов и режим перевозки грузов соблюдались, то после эвакуации Омска и особенно зимой 1919-1920 года с началом отступления Белой армии через всю Сибирь в Забайкалье (легендарный Сибирский «Ледяной поход») вереницы остановившихся «мертвых» паровозов и вагонов полностью парализовали движение. Трансиб стал кладбищем Российской армии, и в трагическом водовороте последних дней белой Сибири погиб и эшелон самого Верховного правителя».

Их никто не фотографировал - на жгучем морозе застывали орудия, не то что фотокамеры. И на кинопленку никто не снимал. Но если бы кто-то все же рискнул это сделать, то снимки эти потрясали не меньше бы, чем фотодокументы из Освенцима, Майданека, Маутхаузена… На путях стояли длинные эшелоны без единого дымка, без единого парка человеческого дыхания, все они были покрыты, словно сединой ужаса, густым махровым инеем. От лютого сибирского мороза побелело все, даже то, что не должно белеть: черные трубы паровозов, солдатские шинели. В вагонах сидели и лежали окоченевшие люди-статуи. Их были тысячи и тысячи. То была воистину белая армия. Уснули вечным сном раненые солдаты и отметавшиеся в тифозной горячке больные, заледеневшие женщины прижимали к себе заледеневших детей…

Бинты примерзали к ранам, соски примерзали к губам младенцев, пряди женских волос - к вискам. Пальцы бородатого стрелка навсегда примерзли к затвору винтовки. Чайники примерзали к печуркам. Колеса - к рельсам, а солнечные лучи - к мохнатым белым оконным стеклам…

Ни стона, ни вздоха, ни скрипа… Спящее царство без малейших надежд на пробуждение.

Они приняли, наверное, самую легкую смерть, какая только может быть - во сне. Оставшиеся до поры в живых еще не раз им потом позавидуют.

Бывали в древности города мертвых. Но это были поезда мертвых, прибывшие на конечную станцию - ВЕЧНОСТЬ.

Подобная же участь постигла и 5-ю польскую дивизию. Оставшийся в живых капитан Ясинский-Стахурек написал генералу Сыровому гневное открытое письмо: