АДМИРАЛ УШАКОВ

Ушаков тщательно подобрал офицеров. Жаль, не было его друга, энергичного начальника авангарда Гавриила Голенкина. Он уже три года служил командиром порта в Херсоне.

Услали на Балтийское море старых товарищей, Шишмарева и Ознобишина, которые участвовали во всех ушаковских победах на Черном море. Но всетаки осталось много опытных и храбрых офицеров. Среди них наиболее выделялся Дмитрий Николаевич Сенявин. Он происходил из славной морской семьи Сенявиных. Его отец, Николай Федорович, служил адъютантом у Алексея Наумовича Сенявина.

Дмитрий Николаевич Сенявин был горяч и заносчив и не всегда ладил с требовательным и вспыльчивым Ушаковым, но Федор Федорович ценил его как талантливого, инициативного командира.

Всем капитанам судов было приказано просмотреть свои команды и отобрать наиболее опытных и крепких матросов, а стариков оставить на берегу.

К адмиралу Ушакову пришел старый канонир Андрей Власьич. Капитан «Св. Павла» Сарандинаки оставлял Власьича в Севастополе.

– Ваше превосходительство, чем же я негож? – взволнованно спрашивал канонир.

– Мы оставляем тебя не потому, что ты негож, а потому, что плавание будет трудное, а тебе годков сколько?

– А почитай, стольки, скольки и вашему превосходительству, – задорно ответил Власьич, – с вами во всех стражениях находился. Начиная с этой, как ее, Федонисьи. И когда буря нас у Варны трепала, тоже был. Ай запамятовали? Вы еще, ваше превосходительство, тогда меня похвалить изволили, как волна вырвала рым и мне удалось закрепить орудию… Я еще сгожусь. Я – крепкий, вроде вас: и смоленый и соленый… Весь век на море… Не обижайте, Федор Федорович!

– Ну, ладно, – улыбнулся адмирал. – Оставайся на судне… Головачев! – крикнул Ушаков своего флагофицера. – Скажи капитану Сарандинаки, что канонир идет с нами в плавание!

Власьич, не помня себя от радости, затопал из адмиральской каюты.

Переводчиком к себе на флагманский «Св. Павел» Ушаков взял лейтенанта Егора Метаксу.

Федор Федорович полюбил Егорушку.

Молодой Метакса оказался очень серьезным и умным офицером. Он великолепно держался, был исполнителен, расторопен и тактичен. В воспитании Егорушки, конечно, сыграла большую роль мать.

Федор Федорович не чувствовал к Егорушке никакой неприязни оттого, что он – сын Павла Метаксы, так нелепо вторгшегося в его жизнь, и обходился с ним с отеческой нежностью.

Ушаков ценил Егорушку как образованного, толкового переводчика.

Федор Федорович не мог не видеть, что лейтенант Егор Метакса боготворит его. Такова молодость: ученик всегда обожает любимого учителя.

Накануне отъезда Ушаков спросил у денщика:

– У тебя все готово? Завтра ведь снимаемся!

– Все готово, батюшка Федор Федорович! А куда же мы пойдем, неужто в самый Царьград?

– В Царьград. А может, и в Архипелаг.

– Ах ты, господи! А что же это такое: Архипилат?

– Греческие острова.

– Скажите! Но, Федор Федорович, как же идтить завтра, ежели завтра тринадцатое число? – напомнил денщик.

– Ерунда! – махнул рукой адмирал.

Ушаков пускался в далекое, ответственное плавание на старых судах, но он был полон энергии, бодр и весел: он верил в своих людей.

Погода, казалось, благоприятствовала походу, – дул умеренный юговосточный ветер.

12 августа 1798 года на восходе солнца ушло в Константинополь посыльное судно «Панагия», которое Ушаков отправил к русскому посланнику Томаре известить о выходе Севастопольского флота.

Всей эскадре сниматься с якоря Ушаков назначил 13 августа в полдень.

С самого раннего утра между Графской пристанью и судами в бухте забегали шлюпки. Они перевозили с берега последние вещи, что не успели или забыли захватить вчера.

На пристани толпился народ. Все эти десять дней Севастополь жил только одним – уходом эскадры в Константинополь.

Тут стояли, переговариваясь между собою, жены и подружки моряков. Они выискивали на рейде «свой» корабль или фрегат и не спускали с него глаз, тщетно стараясь разглядеть милого. Смотрели, хотя ничего не понимали, как с флагманского «Св. Павла» чтото сигналили арьергардному «Захарию и Елисавете». Следили за всеми, кто приходил оттуда или отправлялся на эскадру:

– Смотрите, смотрите, чтото несут!

– Сукно и веревки.

– Это на «Николай» – вишь, к его шлюпке пошли.

– Гляньте, бабоньки, чейто повар кур тащит.

– Адмиральский.

– Нет, не адмиральский. У Ушакова – старик Парфен. Такой с шишкой на носу, а это молодой, пригоженький.

– Это Сережа, контрадмирала Овцына.

Они ловили каждую вновь подходившую шлюпку.

– Дяденька, вы с «Михаила»? – спрашивала у загребного молодая бабенка.

– С «Михаила», тетенька, – весело улыбаясь, отвечал белозубый, ловкий загребной.

– Будьте такие добренькие, передайте это Селезневу Васе, – совала бабенка ему какойто сверток.

– Да у нас на «Михаиле» четыреста душ. Может, и Селезневых пяток наберется, как же я его сыщу?

– Матрос первой статьи, Вася Селезнев, – уже дрогнувшим от страха голосом, что загребной не возьмет сверток, повторила она.

– Какой это Селезнев, не брамсельный ли? – окликнул один из гребцов.

– Ага, брамсельный, брамсельный!.. – обрадовалась бабенка.