Это стало ясным менее чем через месяц, когда генералу Дитерихсу были предоставлены права Главнокомандующего армиями Восточного фронта. В тот же день, когда состоялось это назначение (20 июня), Гайда, вновь начавший проявлять недовольство, был вызван в Омск, где Колчак в присутствии Вологодского поставил Командующему Сибирской армией прямой вопрос, «желает ли он подчиниться его, Верх[овного] Главноком[андующего], приказаниям или отказывается». «Гайда, – записывает в дневнике премьер-министр, – как бы несколько колеблясь или выбирая более удачные выражения для своего ответа, после некоторого раздумья ответил приблизительно так: “Я, В[аше] В[ысоко] Пр[евосходительство], всегда готов подчиниться Вашим приказаниям, но когда между Вами и мной ставятся два таких средостения, как с одной стороны ставка с людьми, распоряжения которых я считаю вредными для фронта, и с другой – ген[ерал] Дитерихс, я не могу оставаться на своем посту”. “Не можете. Тогда я буду считать Вас свободным от командования Сибирской армией”, сказал адмирал решительным тоном, но, как мне показалось, не без нотки сожаления, что ему приходится расставаться при таких обстоятельствах с генералом, заслуги которого перед русской армией и правительством так значительны». Спокойствие Александра Васильевича свидетельствует, очевидно, в пользу того, что решение его было взвешено и принято заранее, хотя процедура отставки Гайды и затянулась – сначала тот попросил отпуск, затем заявил о подчинении распоряжениям Верховного и в результате оставил свой пост «по болезни» лишь 7 июля.
Демарш Гайды, связанный с назначением Дитерихса, выглядит не вполне понятным. Трудно сказать, мог ли Гайда иметь какие-либо предубеждения, а если имел – то какие именно: в 1918 году Дитерихс был подчеркнуто лояльным «чешским добровольцем», а на русскую службу перешел вместе с самим Гайдой; разговор их во время майского кризиса, по воспоминаниям Иностранцева, был вполне доверительным и во всяком случае дружелюбным; наконец, на новой должности Дитерихс вообще никак себя еще не проявил, и потому «средостение», на которое жаловался Гайда, было пока лишь потенциальным. Но следует обратить внимание на немаловажную деталь – устойчивую репутацию Дитерихса как монархиста и «реакционера», действительно делавшую его кандидатуру одиозной и нежелательной в глазах даже не столько самого Гайды, сколько некоторых лиц из его окружения (в первую очередь – «начальника информационного отделения» штабс-капитана Н.В.Калашникова), исповедовавших социал-революционные взгляды и оказывавших на неопытного в политике генерала немалое влияние.
В связи с этим обратим внимание, что и майский конфликт разразился на третий день после назначения генерала Лебедева военным министром, и это также могло быть не случайным: Лебедев, как мы знаем, пользовался тою же репутацией реакционера. Кстати, и обращение Гайды к Вологодскому тогда могло, помимо всего прочего, подчеркивать политическую составляющую всего конфликта. Не забудем здесь и подачу Гайдой Верховному Правителю меморандума «Резюме о военном наступлении», написанного Калашниковым и содержащего, среди прочего, политические требования созыва «Сибирского парламента», национализации земли и проч. Немалую степень политизированности демонстрировал и ближайший соратник Гайды, командующий Северною группой Сибирской армии генерал Пепеляев.