Вологодский записал в дневнике, что Гайда «потребовал от Болдырева немедленного удаления со службы ген[ерала] П.П.Белова [66], как заподозренного им в шпионаже». Однако ни подозрения Гайды, ни его неприязнь как будто не распространялись на Иванова-Ринова, и наоборот, настояния Колчака «прекратить интриги» Командующего Сибирскою армией и даже отрешить его от этой должности хорошо согласуются с нашими предположениями об опасениях, которые могли питать в Омске относительно личности и планов Ринова. Если Колчак еще до поездки на фронт разделял это беспокойство, то туманные намеки Гайды на переворот вполне могли возбудить худшие подозрения относительно тыловых деятелей, дестабилизировавших обстановку.
И все-таки – думал ли Колчак тогда о диктатуре? Кажется, думал, но… не о своей. Еще в конце октября генерал Степанов в частной беседе с Болдыревым намекал на возможность всесторонней помощи и поддержки «русского генерала, которому доверяют союзники». «Степанов дал понять, кт'o этот генерал, – записывает Болдырев. – Это было первым серьезным искушением». Следующая беседа аналогичного содержания состоялась уже при участии Колчака: он и начальник штаба Верховного, генерал С.Н.Розанов, «долго убеждали Болдырева в необходимости постепенного сокращения состава Директории до одного человека». Но Болдырева, в течение 1918 года ставшего верным союзником левых политических сил, идея единоличной диктатуры отнюдь не прельщала. Встретившись с Верховным Главнокомандующим по дороге с фронта в Омск (генерал ехал в Челябинск «для переговоров с чехами, отношения с которыми, по его словам, были натянутыми»), Колчак услышал от него, «что в Омске атмосфера очень напряженная, очень неспокойно, особенно в казачьих кругах, ожидается выступление, но что он не придает этому особенного значения и думает, что все уладится».
Но если размышления адмирала о перспективах установления диктатуры и представляются далекими от каких-либо конкретных действий, – и в Омске, и на фронте было немало людей, чьи планы на этот счет отличались как раз определенностью и конкретностью. Среди них был и известный нам полковник Д.А.Лебедев.
Как и зачем он попал в Сибирь, до сих пор не совсем ясно. Разделяемая многими, в том числе Деникиным, уверенность, что полковник был командирован туда Алексеевым, основывается на недоразумении – конечный пункт одиссеи Лебедева невольно принимается за изначально заданное место назначения. «После захвата власти большевиками, – пишет дочь Алексеева В.М.Борель в фундаментальном труде о своем отце, – генерала Алексеева очень беспокоила судьба Царской Семьи… Генерал Алексеев в середине января [1918 года] командирует в Москву Генерального штаба полковника Дмитрия Лебедева со специальным заданием добыть в монархических кругах средства для организации спасения Царской Семьи». И хотя цели командировки Лебедева далеко не исчерпывались этим, сама по себе такая цель вполне соответствует его репутации как монархиста, влиятельного в командных кругах Добровольческой Армии.
Оказавшись в красной столице, Дмитрий Антонович при первой же попытке переговоров с представителями держав Антанты «встретил категорическое требование союзников “равного участия Савинкова не только в политической, но и в чисто военной стороне предприятия”» и вынужден был «устраниться от участия в работе», – рассказывает Деникин. Кроме того, группа Лебедева подверглась ударам: ряд ее членов был арестован, хотя фатальным провал и не стал.
К маю двухмесячный срок командировки полковника истек, никаких сведений о нем у командования не было, проблема же налаживания связи с центральными областями России оставалась по-прежнему насущной, и вслед за Лебедевым из Добровольческой Армии в Москву отправился генерал Б.И.Казанович; дальнейшие же задачи Дмитрия Антоновича Алексеев в письме к нему определял так: «Весьма было бы желательно, если бы Вы переехали в Гор[од] Саратов для тесной связи с группами Уральских казаков и чехо-словаков, а главным образом для подготовки движения Армии в направлении на Царицын или к западу от него. Если Вы признаете работу в Саратовском раионе возможной, то прошу Вас взять на себя быть моим представителем этого раиона [67], для чего присылаю Вам на это полномочия». Об этом же Алексеев писал 19 июля Атаману Оренбургского казачьего войска генералу А.И.Дутову: «… Я высылаю в Саратов Полковника Генерального Штаба Лебедева, которому и вменяю в обязанность войти с Вами в тесные сношения и разработать вопрос о координации наших действий, если к тому не встретится препятствий принципиального характера».