Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— Да, это своего рода презумпция немилосердия. Человек, у которого не было детей, лишен очень важного опыта снисхождения и прощения. Нередко бывает так, что с возрастом старики отдаляются от ближних, душевная теплота понемногу уходит, и человек замыкается в холодном и бездушном эгоизме. Одна хасидская история рассказывает о трех судах: суд ангелов — он самый жесткий и немилосердный, суд умерших праведников— он куда милосерднее ангельского, и наконец суд праведников живых— он самый снисходительный и милосердный, ибо в нем больше всего понимания и сопереживания. Те, кто умерли, уже отдалились от нашего мира, в то время как праведники, живущие в нем, не просто интеллектуально понимают мотивы, проблемы, обстоятельства, человеческие слабости и бремя страстей, но знают все это по своему собственному опыту, по окружающей их жизни. Они умеют жалеть и прощать.

— Стало быть, суд немилосердных старцев ближе всего к ангельскому? Забавно. Вот вы сказали: нередко с возрастом человек замыкается в холодном эгоизме. Но ведь отнюдь не всегда, ведь может и не замкнуться. Наверняка вам известны примеры, когда к старости полностью раскрываются лучшие человеческие качества. Да и бездетный человек может быть милосердным, он может приобрести опыт любви и сострадания каким-то другим образом.

— Конечно, вы правы, и мудрецы Талмуда тоже это прекрасно понимали, но они исходили из того, что в случае, когда речь идет о человеческой жизни, лучше подстраховаться, а старики и бездетные, в силу своей жизненной ситуации, входили, по их мнению, в своеобразную группу риска.

Шахматы, а не карты

Детей интересует игра; взрослых — победа.

Адин Штейнзальц отвечает на вопросы Михаила Горелика

— В древнегреческой культуре спорт занимает исключительное место; у евреев — ничего подобного! Идея Олимпийских игр никогда не могла бы родиться в еврейском мире.

— Мы ведь с вами уже как-то обсуждали предпосылки этого культурного контраста. Еврейский мир — это суперсерьезный взрослый мир, греческий — мир юности. Именно греки, по всей видимости, придумали спорт как культурную концепцию. Игра — мир детства, детеныши у животных играют, взрослые — нет. Дети бегают наперегонки просто так, потому что им это нравится, взрослые — чтобы успеть на автобус.

— Не сказал бы, что это говорит в пользу взрослых.

— Я тоже ничего подобного не сказал. Я же не говорю, хорошо это или плохо, не выставляю оценку — я просто констатирую некоторый факт. Когда в Европе стены гетто рухнули, и евреи стали более интенсивно общаться со своими соседями, игры взрослых людей просто поразили их, евреи не могли этого понять. Сохранился любопытный документ — письмо в стихах одного польского раввина, приехавшего лечиться на воды. Дело происходило в конце XVIII века в Богемии. Там он увидел немецкого раввина, играющего в мяч. Это потрясло автора до глубины души. Каждая строка его письма дышит возмущением и осуждением.

— А как вы объясните феномен современного спорта? Уж его-то сложно назвать детским занятием.

— Современный спорт — это аппликация идеи детского мира на мир взрослых. Детей интересует игра, взрослых — победа. Наградой победителю Олимпийских игр был в древности лавровый венок, а не банковский чек. Одно дело играть в шахматы в кафе или на бульваре для удовольствия, совсем иное — первенство мира, где счет идет на миллионы долларов. Современный спорт индустриализирован, это отрасль, которая приносит колоссальные доходы. Между тем ребенок играет без какой-либо сверхзадачи, без цели, которая находится за пределами игры, он делает это просто потому, что ему нравится. Когда ребенок скачет на деревянной лошадке, это нормально, но, когда взрослый дядя… Взрослые смотрят на беготню детей: ну бегает быстро, очень хорошо, молодец — дальше что? Обратите внимание: среди евреев есть хорошие спортсмены, но насколько же больше высококлассных тренеров, а ведь тренеры выступают по отношению к своим подопечным именно как взрослые. Кстати, девочки менее способны к игре, чем мальчики. Мужчины могут часами смотреть футбол по телевизору, вызывая искреннее недоумение своих жен.

— В каждой девочке, даже очень маленькой девочке, видна женщина, в мужчине — мальчик.