– Зачем ты это говоришь? – вскипела наконец Марьяна. – Мне уже тридцать пять лет, и если бы я хотела выйти замуж, давно бы вышла. Я не собираюсь ни за Антона Сирожа, ни за Измайлова. Мне отлично живется одной! Мне нужно только, чтобы меня оставили в покое!..
Отец прикрыл глаза и поморщился, словно от укола внутренней боли. На секунду Марьяна испытала странное, тревожное чувство – как будто пропустила что-то важное, некое срочное сообщение, поступившее из неведомого источника.
– Ты себя плохо чувствуешь, папа? – спросила она, и он снова раздраженно отмахнулся.
– Сказал, не лезь с этим ко мне. Расскажи лучше, как вы договорились с немцами, – добавил он примирительно, и Марьяна открыла портфель, чтобы показать ему документы.
Глава девятая. Odi et amo
Другого агнца приноси вечером; с мучным даром, подобным утреннему, с таким же возлиянием приноси его в благоухание приятное, в жертву Господу.
По возвращении в Петербург Георгий агрессивно взялся за разбор завалов. Висели текущие вопросы, которые решались только на его уровне, но не было сделано многое из того, что могли закрыть и Марков с Казимиром. Застрял голландский сити-молл из-за проблем со снятием охранного статуса с двух аварийных зданий. Никак не утверждалась вторая очередь по проекту бизнес-центра, заседания по которому откладывались уже третий месяц. И было уже очевидно, что движение встало из-за некомпетентности и нечистоплотности нового сотрудника, взятого по рекомендации Сирожей.
Роль Синей Бороды Георгий не считал удачей своего репертуара, но тут пришлось «включить командный голос» и начать неделю с репрессий. «Крысой» уже плотно занимался Осипенко, начальник службы безопасности холдинга, но эта история должна была послужить уроком и для остальных. Во вторник Георгий провел общее собрание, припугнув низовых работников штрафами и кадровыми зачистками, а в перспективе – уголовными делами. Топ-менеджерам в индивидуальном порядке напомнил о плачевных последствиях «работы в свой карман». В среду встретился с людьми из комитета и из стройнадзора, в четверг протолкнул вопросы по дебиторской задолженности и пободался с арендаторами. В пятницу он все же устроил выволочку Чугункову и Маркову (Саша усмотрел здесь сведение личных счетов) и решил покончить с вопросом, который подспудно отравлял источники вод его душевного покоя.
Он не звонил Игорю и не отвечал на его звонки, хотя мельком видел мальчика в приемной у Дорошевского и успешно игнорировал обращенный к нему умоляющий взгляд. Еще в Швейцарии он решил, что эпизод с Марковым – возможно, и не дозревший до формальной измены – все же служит прекрасным поводом, чтобы прекратить эту неумную связь. И хотя принятое решение не требовало обязательной реанимации исчерпавших себя отношений с Росликом, Георгий не знал, как еще заместить образовавшуюся в сердце пустоту.
Ростислав был занят в вечернем спектакле, но освобождался не поздно – давали короткие хореографические миниатюры. Георгий подъехал к театру к половине одиннадцатого. Рослик вскоре появился из дверей служебного входа, очень прямой, затянутый в узкой талии поясом плаща полувоенного покроя – стойкий оловянный солдатик. Георгий поморгал фарами, и он зашагал к машине своей балетной походкой, словно маршируя на плацу.
Рыжеволосый парнишка, отпрыск колена Левитова (Ааронова? Неффалимова?), выпорхнул следом и полетел за Росликом, окликая:
– Звягинцев, ты куда? Ты же обещал шмотки из Голландии показать!
Ростислав, уже взявшийся за дверцу внедорожника, что-то сказал ему негромко, но любопытный приятель не сбавил галоп:
– Мы же договаривались! Я уже маме позвонил, что задержусь! – И, сделав вид, что только сейчас обнаружил в машине Георгия, нагнулся к окну: – Ой, здравствуйте! А я вас не заметил!
– Садись назад, – предложил ему Георгий, решив, что неизбежная сцена объяснения с Росликом при свидетеле пройдет короче и веселей. – Не нарушайте своих планов из-за меня.
Паренек не заставил себя упрашивать. Он развалился на заднем сиденье и, разглядывая салон, трогая обивку, затараторил:
– Какие тут сидушки удобные! Кожа? А чего вы к нам больше не заходите? Все обратили внимание. Даже скучно без вас.
Он картавил и кокетливо растягивал гласные.
– У тебя же можно будет душ принять, Сла-ав? А то я не успел, весь потный, как селедка в рассоле… Ненавижу эти халтуры, негде помыться по-человечески. Еще Клочкевич мой клей для ресниц весь вымазал. Вообще этот состав терпеть не могу, и Кондрашова с училища не перевариваю.
– Может, ты заткнешь фонтан? – процедил сквозь зубы Рослик, не оборачиваясь и не меняя брезгливо-величественного выражения лица, словно позировал для парадного портрета. Георгий сообразил – так они переговариваются на сцене, чтобы зрители не замечали движения губ.
Парнишка пожал плечами.
– А чего ты заводишься? Мне что теперь, молчать всю дорогу? Даже не вежливо – позвали, а теперь молчи.