Ада, или Отрада

А теперь я въезжаю в Монт-Ру, под гирлянды душераздирающих приветствий. Сегодня понедельник, 14 июля 1922 года, пять часов тринадцать минут пополудни на моих ручных часах, одиннадцать пятьдесят две на часах в приборной панели автомобиля и десять минут пятого на всех циферблатах города. Автор испытывает противоречивые чувства возбуждения, изнеможения, предвкушения и страха. Он занимался альпинизмом с двумя австрийскими провожатыми и временно удочеренной особой в восхитительных балканских горах. Он провел бо́льшую часть мая в Далмации, а июнь в Доломитах, и в обоих местах получил письма от Ады, сообщавшей о смерти ее мужа (23 апреля в Аризоне). Он начал свое путешествие на запад в темно-синем «Аргусе», который был ему дороже сапфиров и голубянок, поскольку оказалось, что она случайно заказала точно такой же, чтобы он ждал ее в Женеве. Он приобрел еще три виллы, две на Адриатическом взморье и одну в Ардезе (Северные Гризоны). Поздно вечером в воскресенье, тринадцатого июля, в соседней Альвене портье «Альраун-Паласа» вручил ему каблограмму, ожидавшую его с пятницы:

ПРИЕЗЖАЮ МОНТ-РУ TROIS CYGNES ПОНЕДЕЛЬНИК ВЕЧЕРОМ НАПИШИ ПРЯМО ЕСЛИ ДАТА И ВСЯ ТРАЛЯЛЯ НЕУДОБНЫ

Посредством новейшей «миграммы», зарницей посланной в Женевский аэропорт, он передал сообщение, состоявшее из последнего слова ее каблограммы 1905 года, и, несмотря на предсказанные ночные ливни, умчался на автомобиле в Во. Несясь слишком скоро и опрометчиво, он каким-то образом проскочил Оберхальбштейнскую дорогу на Сильвапланской развилке (в 150 километрах к югу от Альвены); вывернул обратно на север, через Чьявенну и Шплуген, чтобы в обстановке вселенского потопа выбраться на шоссе «19» (лишний крюк в 100 километров); по ошибке свернул на восток в Кур, совершил непечатный разворот и за два часа покрыл расстояние в 175 километров на запад, достигнув Брига. Бледная заря в зеркале заднего вида давно уже сменилась распаленным румянцем дня, когда он свернул на юг по новой Пфинвальдской дороге к Сорсьеру, где семнадцать лет тому назад он купил дом (теперь носящий имя «Вилла Йолана»). Те трое или четверо слуг, которых он оставил присматривать за ним, исчезли, воспользовавшись долгим отсутствием хозяина, и ему пришлось прибегнуть к усердной помощи двух затерявшихся в этих краях гитчгайкеров, гнусного юнца из Хильдена и его длинноволосой, грязноватой и анемичной Хильды, чтобы забраться в собственный дом. Его сообщники ошибались, если надеялись найти там добычу и спиртное. Вышвырнув их вон, он тщетно попытался приманить сон на лишенную простыни кровать, после чего вышел в голосящий птицами сад, где двое его дружков совокуплялись в пустом бассейне, и ему снова пришлось гнать их взашей. Было уже около полудня. Он поработал часа два над «Текстурой Времени», начатой в Доломитах в отеле «Ламмермур» (не лучшем из его последних пристанищ). Утилитарное побуждение к этому занятию состояло в том, чтобы не дать себе погрузиться в мысли о блаженной пытке, ждущей его в 150 километрах к западу отсюда; он, однако, не устоял перед здоровым желанием горячего завтрака и прервал свое бумагомарание, чтобы отправиться на поиски придорожной харчевни по пути в Монт-Ру.

Отель «Три лебедя», в котором он задержал номера 508–509–510, подвергся с 1905 года некоторым изменениям. Осанистый, с носом как слива, Люсьен не сразу узнал его, а потом заметил, что мосье определенно не «зачах», хотя на самом деле Ван практически вернулся к своему весу семнадцатилетней давности, сбросив несколько килограммов во время горных приключений на Балканах с неугомонной маленькой Акразией (оставленной в фешенебельной частной школе под Флоренцией). Нет, мадам Винн Ландэр не звонила. Да, вестибюль обновили. Отелем управляет теперь швейцарский немец Луи Вихт, сменивший своего покойного тестя Луиджи Фантини. В главном салоне, как было видно сквозь его двери, огромное полотно, которое он хорошо помнил – три широкобедрые Леды обмениваются лимническими впечатлениями, – заменил шедевр неопримитивизма, изображающий три желтых яйца и пару перчаток водопроводчика на чем-то вроде мокрого кафельного пола ванной. Когда Ван вместе с портье в черном сюртуке вошел в «кабину», она глуховато громыхнула у него под ногами и затем, двинувшись, торопливо пустилась сообщать обрывочные результаты каких-то состязаний, кажется, гонок на трициклах. Ван не мог не пожалеть, что этот темный функциональный ящик (даже еще менее поместительный, чем подъемник для помоев на задах, которым он пользовался в прошлом) заменил роскошное сооружение былых времен – высокий зеркальный зал, знаменитый оператор которого (белые бакенбарды, восемь языков) превратился в кнопку.