Ада, или Отрада

«Ах, я знаю, – воскликнул Ван (дрожа от злого сарказма, кипя от таинственной ярости, вымещая ее на рыжем козленке, наивной Люсетте, преступление которой состояло лишь в том, что она вся была покрыта неисчислимыми призрачными поцелуями той, другой). – Конечно, теперь я вспомнил. Скверное пятно в единственном числе может быть священным законом во множественном. Ты, разумеется, имеешь в виду стигматы между бровями у целомудренных и юных болезненных монашек, которых священники крестообразно миропомазывали по этим или другим местам».

«Нет, намного проще, – сказала терпеливая Люсетта. – Давай вернемся в библиотеку, где ты нашел ту крошечную штучку, все еще стоящую в ящике стола —»

«Z относится к Земский. Мои надежды оправдались: ты вылитая Долли, которая, еще облаченная в свои прелестные панталончики, держит в руках фламандскую гвоздику на портрете, висящем в библиотеке над ее секретным секретером».

«Нет, нет, – сказала Люсетта, – это посредственное полотно присматривало за твоими шалостями и занятиями с другого конца комнаты, рядом со шкафом, будучи повешенным над застекленным книжным стеллажом».

Когда эта пытка закончится? Не могу же я вскрыть письмо у нее на глазах и прочитать его вслух, к удовольствию почтенной публики. Я не владею искусством размерять свои вздохи.

«Как-то раз в библиотеке, стоя на коленях на желтой подушке, положенной поверх сиденья чиппендейловского кресла, стоящего у овального стола с львиными лапами —»

<Обилие эпитетов не оставляет сомнений в том, что эта речь имеет эпистолярный источник. Ред.>

«– я застряла со своими шестью Buchstaben в последнем раунде “Флавиты”. Не забывай, мне было всего восемь, и я еще не изучала анатомию, но изо всех своих слабых сил старалась не отставать от двух Wunderkinder. Взглянув и пробежав пальцами по моему лотку, ты быстро перестроил бессмысленный ряд букв, что-то вроде, скажем, ЛИКРОТ или РОТИКЛ, и Ада накрыла нас с тобой потоком своих вороных шелков, тоже посмотрев поверх наших голов, и когда ты закончил перестановку, вы оба зашлись в одновременном экстазе, si je puis le mettre comme ça (канадийский французский), повалились на черный ковер в припадке непонятного мне веселья, так что я, наконец, тихо составила РОТИК и осталась при своем единственном и малоценном инициале. Надеюсь, я основательно сбила тебя с толку, Ван, потому что la plus laide fille du monde peut donner beaucoup plus qu’elle n’a, а теперь давай скажем: прощай, твой навсегда».

«Пока этот механизм ему принадлежит», пробормотал Ван.

«Гамлет», сказала самая способная ученица нашего преподавателя.

«Хорошо, хорошо, – ответил ее и его мучитель, – но, знаешь, не чуждому медицины английскому флавитисту потребовались бы еще две буквы, чтобы составить, к примеру, STIRCOIL, известный стимулятор потовых желез, или CITROILS, которым конюхи натирают кобыл».

«Прошу, умолкни, Вандемонианец, – простонала она. – Прочти ее письмо и подай мне шубу».

Но он продолжал с искаженным лицом:

«Я изумлен! Я и представить не мог, что получившая домашнее воспитание девица, среди предков которой скандинавские цари, русские великие князья и ирландские бароны, способна обращаться к языку пресловутых трущоб. Да, ты права, ты ведешь себя как кокотка, Люсетта».

В грустной задумчивости Люсетта сказала: «Как отвергнутая кокотка, Ван».

«О моя душенька! – воскликнул Ван, пораженный собственной черствостью и жестокостью. – Пожалуйста, прости меня! Я нездоров. Последние четыре года я страдаю от единокровнеоканцероза, таинственной болезни, описанной Конильетто. Не клади свою холодную ручку на мою лапу – это может только ускорить и твой, и мой конец. Продолжай свой рассказ».

«Что ж, обучив меня простым гаммам для одной руки, которые я могла разыгрывать самостоятельно, жестокая Ада меня бросила. Правда, мы никогда не переставали делать это вместе, время от времени – на ранчито каких-нибудь знакомых после вечеринки, в белом седане, которым она учила меня управлять, в спальном вагоне, мчащем по прерии, в печальном, печальном Ардисе, где я провела с ней одну ночь перед отъездом в Куинстон. О, я обожаю ее руки, Ван, потому что на них такая же родинка, потому что пальцы такие же длинные, потому что они, в сущности, Вановы в отражении, в уменьшительно-ласкательной форме – ручки (разговор, как то нередко случалось в эмоциональные моменты у представителей Вин-Земской ветви этого странного семейства, благороднейшего в Эстотиландии, знатнейшего на Антитерре, пестрел русскими оборотами – особенность, не слишком последовательно переданная в этой главе – читатели сегодня беспокойны). Она бросила меня, – продолжала Люсетта, издав одной стороной рта щелкающий звук и оглаживая задумчивой ладонью телесного цвета чулок. – Да, она ввязалась в довольно безотрадную интрижку с Джонни, молодой звездой с Фуэртевентуры, c’est dans la famille, своим точным однолеткой, к тому же очень похожим на нее, родившимся в тот же год, день, миг —»

Здесь глупенькая Люсетта допустила промашку.