Ада, или Отрада

Этот необыкновенно длинный день в конце лета подходил к концу, но было всего девять часов вечера, и Ван не удивился бы, если бы ему сказали, что сейчас полночь и октябрь. В голове не укладывалось, что этим утром, на заре, в садовой кладовой Ардиса, он внимал призрачному персонажу из какого-то романа Дормилоны для горничных, дрожащему и полуголому. Он спрашивал себя, все ли еще стоит на том месте та, другая девушка, прямая как стрела, ненаглядная и ненавистная, бездушная и душераздирающая, прижавшись спиной к стволу шелестящего дерева? Он думал и о том, не следует ли ему, принимая во внимание завтрашнюю partie de plaisir, составить для нее «когда-ты-получишь-эту» записку, шутливо-дерзкую, леденяще-жестокую, острую, как сосулька? Нет. Лучше написать Демону.

Дорогой папа,

вследствие пустяковой ссоры с капитаном Таппером, хозяином «Виллы Виола», на которого я случайно наступил в коридоре поезда, сегодня утром я стрелялся на дуэли в лесу под Калугано и был убит. Хотя обстоятельства моей кончины могут счесть формой несложного самоубийства, ни эта стычка, ни сам невозможный капитан никак не связаны со Страданиями Юного Вина. В 1884 году, в первое свое лето в Ардисе, я соблазнил твою дочь, которой тогда было двенадцать лет. Наш пылкий роман продолжался до моего возвращения в Риверлейн и возобновился этим летом, в июне, четыре года спустя. Это счастье было величайшим событием моей жизни, и я ни о чем не жалею. Однако вчера я узнал, что она мне неверна, и мы расстались. Этот Таппер, кажется, тот самый малый, которого вышвырнули из одного твоего игорного клуба за попытку орального сношения с туалетным уборщиком, беззубым старым инвалидом, ветераном первой Крымской войны. Пожалуйста, побольше цветов!

Твой любящий сын

Ван

Он медленно перечитал письмо и медленно разорвал его на части. Записка, которую он в конце концов положил в карман своего пиджака, была намного короче.

Папа,

у меня вышла банальная ссора с незнакомцем, которого я ударил по лицу и который убил меня на дуэли вблизи Калугано. Прости!

Ван

Вана разбудил ночной портье. Он поставил чашку кофе с местной яичной плюшкой на столик у его кровати и ловко сцапал ожидаемый червонецъ. Наружностью он несколько походил на Бутейана, каким тот был лет десять тому назад и каким явился в только что виденном сне, который Вану удалось воссоздать в ретроспективном озарении лишь отчасти: бывший камердинер Демона объяснял Вану, что «дор» в названии дорогой его сердцу реки – это то же искаженное «гидро», что и в слове «дорофон». Ван часто видел словесные сны.

Он побрился, бросив два испачканных кровью безопасных лезвия в массивную бронзовую пепельницу, опорожнил кишечник структурно идеальным стулом, быстро принял ванну, быстро оделся, оставил свой чемодан у консьержа, заплатил по счету и ровно в шесть втиснулся в дешевый полугоночный «Парадокс» синещекого и дурнопахнущего Джонни, с которым пришлось сидеть плечо к плечу. Версты три дорога шла вкруг унылого озерного берега – угольные кучи, лачуги, лодочные сараи, длинная галечная отмель, черная от ила, а вдалеке, за изогнутой линией по-осеннему мглистой водной глади – огромные фабрики, окутанные бурым чадом.

«Где это мы, Джонни, приятель?» – спросил Ван, когда они отклонились от озерной орбиты и припустили по широкой загородной улице, с дощатыми домами среди сосен, соединенных бельевыми веревками.

«Дорофеева дорога, – перекрикивая мотор, ответил водитель. – Она ведет в лес».

Она привела. Ван почувствовал слабый укол в колене, которое расшиб о камень, когда на него напали сзади, неделю назад, в другом лесу. Ступив на покров из сосновых иголок, которыми была усеяна лесная дорога, он увидел пролетевшую мимо прозрачно-белесую бабочку и с кристальной ясностью понял, что жить ему осталось всего несколько минут.

Ван обернулся к своему секунданту и сказал так:

«Письмо в этом красивом конверте отеля “Мажестик”, на котором уже имеется почтовая марка, адресовано, как видите, моему отцу. Я перекладываю его в задний карман брюк. Пожалуйста, отправьте его немедленно, если капитан, который как раз подъехал в похоронного вида лимузине, ненароком меня прикончит».

Нашли подходящую прогалину. Противники, держа пистолеты в руках, стали лицом к лицу на расстоянии около тридцати шагов, приготовившись к тому виду «поединка чести», который описан большинством русских романистов и практически всеми русскими писателями знатного происхождения. Когда Арвин хлопком ладоней без лишних церемоний подал сигнал, позволяющий противникам стрелять по своему усмотрению, Ван заметил справа от себя подвижные тени, двух маленьких зрителей: толстую девочку и мальчишку в матроске и очках, державших между собой корзину грибов. То не был сластена из купе Кордулы, но разительно похожий на него мальчик, и едва Ван отметил это обстоятельство, как ощутил удар пули, оторвавшей, так ему показалось, всю левую половину его торса. Он пошатнулся, но устоял на ногах и с большим достоинством разрядил свой пистолет в пронизанный ранними солнечными лучами воздух.